Овидий ✏ Любовные элегии

Книга первая

I

Важ­ным сти­хом я хотел вой­ну и горя­чие бит­вы
Изо­бра­зить, при­ме­нив с темой соглас­ный раз­мер:
С пер­вым сти­хом был равен вто­рой. Купидон рас­сме­ял­ся
И, гово­рят, у сти­ха тай­но похи­тил сто­пу.
«Кто же такие пра­ва тебе дал над сти­ха­ми, злой маль­чик?
Ты не вожа­тый пев­цов, спут­ни­ки мы Пиэ­рид.
Что, если б меч Вене­ра взя­ла бело­ку­рой Минер­вы,
А бело­ку­рая вдруг факел Минер­ва зажгла?
Кто же нагор­ных лесов назо­вет гос­по­жою Цере­ру
Или при­зна­ет в полях дев­ст­вен­ной луч­ни­цы власть?
Кто же мета­нью копья обу­чать пыш­но­куд­ро­го стал бы
Феба? Не будет бря­цать лирой Аонии Марс!
Маль­чик, и так ты могуч, и так вели­ко твое цар­ство, —
Често­лю­би­вый, зачем новых ты ищешь забот?

Или ты всем завла­дел — Гели­ко­ном, Тем­пей­ской доли­ной?
Иль не хозя­ин уж Феб соб­ст­вен­ной лиры сво­ей?
Толь­ко лишь с пер­вым сти­хом воз­ни­ка­ла новая кни­га,
Как обры­вал Купидон тот­час мой луч­ший порыв.
Нет для лег­ких сти­хов у меня под­хо­дя­щих пред­ме­тов:

Юно­ши, девуш­ки нет с пыш­ным убо­ром волос», —
Так я пенял, а меж тем открыл он кол­чан и мгно­вен­но
Мне на поги­бель извлек ост­рые стре­лы свои.
Взял свой изо­гну­тый лук, тети­ву натя­нул на колене:
«Вот, — ска­зал он, — поэт, тема для песен тво­их!»
Горе мне! Были, увы, те стре­лы у маль­чи­ка мет­ки.
Я запы­лал — и в груди цар­ст­ву­ет ныне Амур.
Пусть шести­стоп­но­му вслед сти­ху идет пяти­стоп­ный.
Бра­ни, про­щай­те! И ты, их вос­пе­ваю­щий стих!
Взрос­шим у вла­ги вен­чай золо­ти­стую голо­ву мир­том,

Муза, — в дву­сти­шьях тво­их будет один­на­дцать стоп.

II

Я не пой­му, отче­го и постель мне кажет­ся жест­кой
И оде­я­ло мое на пол с кро­ва­ти сколь­зит?
И поче­му во всю дол­гую ночь я сном не забыл­ся?
И отче­го изне­мог, кости болят поче­му?
Не удив­лял­ся бы я, будь неж­ным взвол­но­ван я чув­ст­вом…
Или, под­крав­шись, любовь тай­но мне коз­ни тво­рит?
Да, несо­мнен­но: впи­лись мне в серд­це точе­ные стре­лы
И в поко­рен­ной груди пра­вит жесто­кий Амур.
Сдать­ся ему иль борь­бой раз­жи­гать неждан­ное пла­мя?..
Сдам­ся: покла­жа лег­ка, если не давит пле­чо.
Я заме­чал, что пла­мя силь­ней, коль факел колеб­лешь, —
А пере­стань коле­бать — и зами­ра­ет огонь.
Чаще сте­га­ют быков моло­дых, ярму не покор­ных,
Неже­ли тех, что бразду в поле охот­но ведут.
С норо­вом конь, — так его уди­ла­ми туги­ми сми­ря­ют;
Если же рвет­ся он в бой, стро­гой не зна­ет узды.
Так же Амур: силь­ней и сви­ре­пей он гонит строп­ти­вых,
Неже­ли тех, кто все­гда слу­жит покор­но ему.
Я при­зна­юсь, я новой тво­ей ока­зал­ся добы­чей,

Я побеж­ден, я к тебе руки про­стер, Купидон.
Неза­чем нам враж­до­вать, я мира про­шу и про­ще­нья, —
Честь ли с ору­жьем тво­им взять без­оруж­но­го в плен?
Мир­том чело увен­чай, запря­ги голу­бей мате­рин­ских,
А колес­ни­цу под стать отчим воин­ст­вен­ный даст.

На колес­ни­це его — три­ум­фа­тор — при кли­ках наро­да
Будешь сто­ять и лег­ко пра­вить упряж­кою птиц.
Юно­шей плен­ных вослед пове­дут и деву­шек плен­ных,
Спра­вишь тор­же­ст­вен­но ты вели­ко­леп­ный три­умф.
Жерт­ва послед­няя, сам с моей недав­нею раной

Новые цепи свои плен­ной душой поне­су.
За спи­ну руки загнув, повле­кут за тобой Бла­го­нра­вье,
Скром­ность и всех, кто ведет с вой­ском Аму­ра борь­бу.
Все устра­шат­ся тебя, и, руки к тебе про­сти­рая,
Гром­ко тол­па запо­ет: «Сла­ва! Ио! Тор­же­ст­вуй!»
Рядом с тобой Соблаз­ны пой­дут, Заблуж­де­ние, Буй­ство, —
Где бы ты ни был, все­гда эта вата­га с тобой.
Ты и людей и богов поко­ря­ешь с таким опол­че­ньем.
Ты без содей­ст­вия их вовсе ока­жешь­ся гол.
Мать с олим­пий­ских высот тебе, три­ум­фа­то­ру, будет
Руко­плес­кать, на тебя розы кидать, весе­лясь.
Будут и кры­лья твои, и куд­ри гореть в само­цве­тах,
Сам золо­той, поле­тишь на золо­че­ной оси.
Мно­гих еще по доро­ге спа­лишь — тебя ли не знаю!
Едучи мимо, ты ран мно­го еще нане­сешь.

Если бы даже хотел, удер­жать ты стре­лы не в силах:
Если не самый огонь, бли­зость его — обо­жжет.
Схож с тобою был Вакх, поко­ряв­ший зем­ли у Ган­га:
Голу­би возят тебя — тиг­ры вози­ли его.
Но коль участ­вую я в боже­ст­вен­ном ныне три­ум­фе,

Коль побеж­ден я тобой, будь покро­ви­те­лем мне!
Вели­ко­ду­шен — смот­ри! — в боях твой род­ст­вен­ник Цезарь,
Победо­нос­ной рукой он побеж­ден­ных хра­нит.

III

Прось­ба закон­на моя: пусть та, чьей жерт­вою стал я,
Либо полю­бит меня, либо обя­жет любить.
Мно­го­го я захо­тел!.. О, лишь бы любить доз­во­ля­ла!..
Пусть Кифе­рея моей внем­лет усерд­ной моль­бе.
Не отвер­гай же того, кто уме­ет любить без изме­ны,
Кто с посто­ян­ст­вом тебе дол­гие годы слу­жил.
Не гово­рит за меня ста­рин­ное гром­кое имя
Пра­дедов: всад­ник про­стой начал незнат­ный наш род.
Тысяч не надо плу­гов, чтоб мои пере­па­хи­вать зем­ли:
Оба — и мать и отец — в денеж­ных тра­тах скром­ны.
Но за меня Апол­лон, хор муз и отец вино­де­лья
Сло­во замол­вят; Амур, кем я пода­рен тебе,
Жиз­ни моей чистота, моя без­упреч­ная вер­ность,
Серд­це про­стое мое, пур­пур стыд­ли­вый лица.
Сот­ни подруг не ищу, нико­гда воло­ки­тою не был,
Верь, ты наве­ки одна будешь любо­вью моей,
Сколь­ко бы Пар­ки мне жить ни суди­ли, — о, толь­ко бы вме­сте
Быть нам, толь­ко мою ты бы опла­ка­ла смерть!
Стань же теперь для меня счаст­ли­вою темою песен, —
Знай, что темы сво­ей будут достой­ны они.
Сла­ву сти­хи при­нес­ли рогов испу­гав­шей­ся Ио;
Той, кого бог обо­льстил, пти­цей пред­став водя­ной;
Так­же и той, что, на мни­мом быке плы­вя через море,
В стра­хе за выгну­тый рог юной дер­жа­лась рукой.
Так же про­сла­вят и нас мои пес­ни по цело­му миру,
Соеди­нят­ся навек имя твое и мое.

IV

С нами сего­дня в гостях и муж твой ужи­нать будет, —
Толь­ко в послед­ний бы раз он воз­ле­жал за сто­лом!
Зна­чит, на милую мне пред­сто­ит любо­вать­ся, и толь­ко,
Рядом же с нею лежать будет дру­гой, а не я.
Будешь, вплот­ную при­льнув, согре­вать не меня, а дру­го­го?
Он, лишь захо­чет, рукой шею обхва­тит твою?
Ты не дивись, что Атра­ко­ва дочь бело­ли­цая вверг­ла
В брань двое­вид­ных мужей, пья­ных на брач­ном пиру.
Я хоть не житель лесов, не кен­тавр-полу­конь, — и, одна­ко,
Руку едва ль удер­жу, чтоб не кос­нуть­ся тебя!
Слу­шай, как надо вести себя нын­че (ни Эвру, ни Ноту
Не поз­во­ляй, я про­шу, речи мои раз­не­сти):
Рань­ше супру­га при­ди — на что я наде­юсь, по прав­де,
Сам я не знаю, — но все ж рань­ше супру­га при­ди.
Толь­ко он ляжет за стол, с выра­же­ни­ем самым невин­ным
Рядом ложись, но меня тро­гай тихонь­ко ногой.
Глаз с меня не сво­ди, пони­май по лицу и дви­же­ньям:
Мол­ча тебе намек­ну — мол­ча наме­ком ответь.
Крас­но­ре­чи­во с тобой раз­го­ва­ри­вать буду бро­вя­ми,
Будут нам речь заме­нять паль­цы и чаши с вином.
Если ты нашей люб­ви сла­до­страст­ные вспом­нишь заба­вы,
То к заалев­шей щеке паль­цем боль­шим при­кос­нись.
Если меня упрек­нуть захо­чешь в чем-либо тай­но,
К уху при­тронь­ся рукой, паль­ца­ми кни­зу, слег­ка.
Если же речи мои или дей­ст­вия ты одоб­ря­ешь,
Мне в поощ­ре­нье нач­ни перст­ни на паль­цах вер­теть.
Мол­ча к сто­лу при­кос­нись, как моля­щие в хра­ме, лишь толь­ко
Взду­ма­ешь — и поде­лом! — мужу всех бед поже­лать.
Если пред­ло­жит вина, вели само­му ему выпить.
Тихо слу­ге при­ка­жи то, что по вку­су, подать.
Будешь ли чашу, отпив, воз­вра­щать, схва­чу ее пер­вый,
Края губа­ми кос­нусь там, где каса­лась и ты.
Если, отведав спер­ва, пере­даст тебе муж уго­ще­нье,
Не при­ни­май, отка­жись, раз уже про­бо­вал он.
Не поз­во­ляй обни­мать недо­стой­ны­ми шею рука­ми,
Неж­но не думай скло­нять голо­ву к жест­кой груди.
К лону, к упру­гим грудям не давай его паль­цам тянуть­ся;
Глав­ное дело, смот­ри: ни поце­луя ему!
Если ж нач­нешь цело­вать, закри­чу, что твой я любов­ник,
Что поце­луи — мои, в ход я пущу кула­ки!
Это хоть всё на виду… А что под одеж­дою скры­то?
Вот от чего напе­ред весь я от стра­ха дро­жу.
Голе­нью к мужу не льни, не жми ему ляж­кою ляж­ку,
Неж­ной ногою сво­ей гру­бой не тро­гай ноги.
Мно­го­го, бед­ный, боюсь: сам дерз­ко­го делал нема­ло,
Вот и пуга­ет меня соб­ст­вен­ный нын­че при­мер.
Часто с люби­мой моей, в тороп­ли­вой страст­но­сти нашей,
Дела­ли мы под полой слад­кое дело свое!..
С мужем не ста­нешь, — зачем?.. Но чтобы не мог я и думать,
Луч­ше накид­ку свою сбрось, соучаст­ни­цу тайн.
Мужа все вре­мя про­си выпи­вать, — но про­си, не целуя:
Пусть себе спит; под­ли­вай креп­че вина, без воды.
А как пова­лит­ся он хмель­ной, осо­ве­ет, затихнет,
Нам наи­луч­ший совет вре­мя и место дадут.
Лишь собе­решь­ся домой и под­ни­мешь­ся, мы — за тобою.
Ты ока­зать­ся долж­на в «сред­нем отряде» гурь­бы.
В этой гурь­бе я тебя оты­щу иль меня ты оты­щешь, —
Тут уже толь­ко сумей, тро­гай как хочешь меня.
Горе! Сове­ты мои все­го лишь на час или на два:
Ско­ро мне ночь пове­лит с милой рас­стать­ся моей.
Муж ее на ночь запрет, а я со сле­за­ми печа­ли
Впра­ве ее про­во­дить лишь до жесто­ких две­рей.
Он поце­луи сорвет… и не толь­ко одни поце­луи…
То, что мне тай­но даешь, он по зако­ну возь­мет.
Но неохот­но давай, без лас­ко­вых слов, через силу, —
Ты ведь уме­ешь! Пус­кай будет ску­пою любовь.
Если не тщет­на моль­ба, — пусть он наслаж­де­нья хотя бы
Не испы­тал в эту ночь, а уж тем более ты…
Впро­чем, как бы она ни про­шла, меня ты наут­ро
Голо­сом твер­дым уверь, что не лас­ка­ла его…

V

Жар­ко было в тот день, а вре­мя уж бли­зи­лось к пол­дню.
Пораз­мо­ри­ло меня, и на постель я при­лег.
Став­ня одна лишь закры­та была, дру­гая — откры­та,
Так что была полу­тень в ком­на­те, слов­но в лесу, —
Мяг­кий, мер­цаю­щий свет, как в час перед самым зака­том,
Иль когда ночь ото­шла, но не воз­ник еще день.
Кста­ти такой полу­мрак для деву­шек скром­но­го нра­ва,
В нем их опас­ли­вый стыд нуж­ный нахо­дит при­ют.
Тут Корин­на вошла в рас­по­я­сан­ной лег­кой рубаш­ке,

По бело­снеж­ным пле­чам пряди спа­да­ли волос.
В спаль­ню вхо­ди­ла такой, по пре­да­нию, Семи­ра­мида
Или Лаида, любовь знав­шая мно­гих мужей…
Лег­кую ткань я сорвал, хоть, тон­кая, мало меша­ла, —
Скром­ни­ца из-за нее все же боро­лась со мной.
Толь­ко сра­жа­лась, как те, кто сво­ей не жела­ет победы,
Вско­ре, себе изме­нив, дру­гу сда­лась без труда.
И пока­за­лась она перед взо­ром моим обна­жен­ной…
Мне в без­упреч­ной кра­се тело яви­лось ее.
Что я за пле­чи лас­кал! К каким я рукам при­ка­сал­ся!
Как были груди пол­ны — толь­ко б их страст­но сжи­мать!
Как был гла­док живот под ее совер­шен­ною гру­дью!
Стан так пышен и прям, юное креп­ко бед­ро!
Сто­ит ли пере­чис­лять?.. Всё было вос­тор­га достой­но.
Тело нагое ее я к сво­е­му при­жи­мал…
Про­чее зна­ет любой… Усну­ли уста­лые вме­сте…
О, про­хо­ди­ли бы так чаще полу­дни мои!

VI

Слу­шай, при­врат­ник, — увы! — позор­ной при­ко­ван­ный цепью!
Выдвинь засов, отво­ри эту упря­мую дверь!
Мно­го­го я не про­шу: про­ход лишь узень­кий сде­лай,
Чтобы я боком про­лезть в полуот­кры­тую мог.
Я ведь от дол­гой люб­ви исхудал, и это мне кста­ти, —
Вовсе я тонень­ким стал, в щел­ку лег­ко про­скольз­ну…
Учит любовь обхо­дить дозор сто­ро­жей поти­хонь­ку
И без пре­пят­ст­вий ведет лег­кие ноги мои.
Рань­ше боял­ся и я тем­ноты, пустых при­виде­ний,
Я удив­лял­ся, что в ночь храб­ро идет чело­век.
Мне усмех­ну­лись в лицо Купидон и матерь Вене­ра,
Мол­ви­ли полу­шу­тя: «Ста­нешь отва­жен и ты!»
Я полю­бил — и уже ни при­зра­ков, рею­щих ночью,
Не опа­са­юсь, ни рук, жиз­ни гро­зя­щих моей.

Нет, я боюсь лишь тебя и льщу лишь тебе, леже­бо­ка!
Мол­нию дер­жишь в руках, можешь меня пора­зить.
Выгля­ни, дверь ото­мкни, — тогда ты увидишь, жесто­кий:
Ста­ла уж мок­рою дверь, столь­ко я выпла­кал слез.
Вспом­ни: когда ты дро­жал, без руба­хи, бича ожидая,
Я ведь тебя защи­щал перед тво­ей гос­по­жой.
Милость в тот памят­ный день заслу­жи­ли тебе мои прось­бы, —
Что же — о низость! — ко мне нын­че не мило­стив ты?
Долг бла­го­дар­но­сти мне воз­вра­ти! Ты и хочешь и можешь, —
Вре­мя ноч­ное бежит, — выдвинь у две­ри засов!

Выдвинь!.. Желаю тебе когда-нибудь сбро­сить око­вы
И пере­стать нако­нец хлеб свой неволь­ни­чий есть.
Нет, ты не слу­ша­ешь просьб… Ты сам из желе­за, при­врат­ник!..
Дверь на дубо­вых стол­бах око­че­не­лой висит.
С креп­ким запо­ром вра­та горо­дам оса­жден­ным полез­ны, —
Но опа­сать­ся вра­гов надо ли в мир­ные дни?
Как ты посту­пишь с вра­гом, коль так влюб­лен­но­го гонишь?
Вре­мя ноч­ное бежит, — выдвинь у две­ри засов!
Я подо­шел без сол­дат, без ору­жья… один… но не вовсе:
Знай, что гнев­ли­вый Амур рядом со мною сто­ит.
Если б я даже хотел, его отстра­нить я не в силах, —
Лег­че было бы мне с телом рас­стать­ся сво­им.
Ста­ло быть, здесь один лишь Амур со мною, да лег­кий
Хмель в голо­ве, да венок, сбив­ший­ся с мок­рых куд­рей.
Страш­но ль ору­жье мое? Кто на бит­ву со мною не вый­дет?

Вре­мя ноч­ное бежит, — выдвинь у две­ри засов!
Или ты дрем­лешь, и сон, поме­ха влюб­лен­ным, кида­ет
На ветер речи мои, слух мино­вав­шие твой?
Пом­ню, в глу­бо­кую ночь, когда я, быва­ло, ста­рал­ся
Скрыть­ся от взо­ров тво­их, ты нико­гда не дре­мал…
Может быть, нын­че с тобой и твоя почи­ва­ет подру­га?
Ах! Насколь­ко ж твой рок рока милей мое­го!
Мне бы уда­чу твою, — и готов я надеть твои цепи…
Вре­мя ноч­ное бежит, — выдвинь у две­ри засов!
Или мне чудит­ся?.. Дверь на сво­их вере­ях повер­ну­лась…

Дрог­ну­ли ство­ры, и мне скрип их про­ро­чит успех?..
Нет… Я ошиб­ся… На дверь нале­те­ло дыха­ние вет­ра…
Горе мне! Как дале­ко ветер надеж­ды унес!
Если еще ты, Борей, похи­ще­нье Ори­фии пом­нишь, —
О, появись и подуй, две­ри глу­хие взло­май!
В Риме кру­гом тиши­на… Свер­кая хру­сталь­ной росою,
Вре­мя ноч­ное бежит, — выдвинь у две­ри засов!
Или с мечом и огнем, кото­рым пыла­ет мой факел,
Пере­ступ­лю, не спро­сясь, этот над­мен­ный порог!
Ночь, любовь и вино тер­пе­нью не очень-то учат:
Ночи стыд­ли­вость чуж­да, Вак­ху с Аму­ром — боязнь.
Сред­ства я все исто­щил, но тебя ни моль­бы, ни угро­зы
Все же не тро­ну­ли… Сам глу­ше ты две­ри глу­хой!
Нет, порог охра­нять подо­ба­ет тебе не пре­крас­ной
Жен­щи­ны, — быть бы тебе сто­ро­жем мрач­ной тюрь­мы!..
Вот уж ден­ни­ца вста­ет и воздух смяг­ча­ет мороз­ный,
Бед­ных к обыч­ным трудам вновь при­зы­ва­ет петух.
Что ж, мой несчаст­ный венок! С куд­рей без­ра­дост­ных сорван,
У непри­ют­ных две­рей здесь до рас­све­та лежи!
Тут на поро­ге тебя гос­по­жа поут­ру заме­тит, —

Будешь свиде­те­лем ты, как я про­вел эту ночь…
Лад­но, при­врат­ник, про­щай!.. Тебе бы тер­петь мои муки!
Соня, любов­ни­ка в дом не про­пу­стив­ший, — про­щай!
Будь­те здо­ро­вы и вы, порог, стол­бы и затво­ры
Креп­кие, — сами рабы хуже цеп­но­го раба!

VII

Если ты вправ­ду мой друг, в кан­да­лы заклю­чи по заслу­гам
Руки мои — пока буй­ный порыв мой остыл.
В буй­ном поры­ве сво­ем на люби­мую руку я под­нял,
Милая пла­чет, моей жерт­ва безум­ной руки.

Мог я в тот миг оскор­бить и роди­те­лей неж­но люби­мых,
Мог я удар нане­сти даже куми­рам богов.
Что же? Раз­ве Аянт, вла­дев­ший щитом семи­слой­ным,
Не уло­жил, изло­вив, скот на про­стор­ном лугу?
Раз­ве зло­счаст­ный Орест, за роди­те­ля мате­ри мстив­ший,
Меч не решил­ся под­нять на сокро­вен­ных богинь?
Я же посмел рас­тре­пать дерз­но­вен­но при­чес­ку люби­мой, —
Но, и при­чес­ки лишась, хуже не ста­ла она.
Столь же пре­лест­на!.. Такой, по пре­да­нью, по скло­нам Мена­ла
Дева, Схе­не­е­ва дочь, с луком за дичью гна­лась;
Или кри­тян­ка, когда пару­са и обе­ты Тесея
Нот уно­сил, рас­пу­стив воло­сы, сле­зы лила;
Или Кас­сандра (у той хоть и были свя­щен­ные лен­ты)
Наземь про­стер­лась такой в хра­ме, Минер­ва, тво­ем.
Кто мне не ска­жет теперь: «Сума­сшед­ший!», не ска­жет мне: «Вар­вар!»?

Но про­мол­ча­ла она: ужас уста ей ско­вал.
Лишь поблед­нев­шим лицом без­молв­но меня упре­ка­ла,
Был я сле­за­ми ее и без речей обви­нен.
Я пона­ча­лу хотел, чтоб руки от плеч отва­ли­лись:
«Луч­ше, — я думал, — лишусь части себя само­го!»
Да, себе лишь в ущерб я к силе при­бег без­рас­суд­ной,
Я, не сдер­жав свой порыв, толь­ко себя нака­зал.
Вы мне нуж­ны ли теперь, слу­жан­ки зло­действ и убий­ства?
Руки, в око­вы ско­рей! Вы заслу­жи­ли оков.
Если б послед­не­го я из пле­бе­ев уда­рил, понес бы
Кару, — иль более прав над гос­по­жой у меня?
Памя­тен стал Дио­мед пре­ступ­ле­ньем тяг­чай­шим: богине
Пер­вым удар он нанес, стал я сего­дня — вто­рым.
Все ж он не столь вино­ват: я свою доро­гую уда­рил,
Хоть гово­рил, что люб­лю, — тот же взбе­шен был вра­гом.
Что ж, победи­тель, теперь готовь­ся ты к пыш­ным три­ум­фам!
Лав­ром чело увен­чай, жерт­вой Юпи­те­ра чти!..
Пусть вос­кли­ца­ет тол­па, про­во­жая твою колес­ни­цу:
«Славь­ся, доб­лест­ный муж: жен­щи­ну ты одо­лел!»
Пусть, рас­пу­стив воло­са, впе­ре­ди твоя жерт­ва вла­чит­ся,
Скорб­ная, с блед­ным лицом, если б не кровь на щеках…
Луч­ше бы губ­кам ее поси­неть под мои­ми губа­ми,
Луч­ше б на шее носить зуба игри­во­го знак!
И, нако­нец, если я буше­вал, как поток разъ­ярен­ный,
И ока­зал­ся в тот миг гне­ва сле­по­го рабом, —
Раз­ве при­крик­нуть не мог — ведь она уж и так оро­бе­ла, —
Без оскор­би­тель­ных слов, без гро­мо­глас­ных угроз?
Раз­ве не мог разо­рвать ей пла­тье — хоть это и стыд­но —
До середи­ны? А там пояс сдер­жал бы мой пыл.
Я же дошел до того, что схва­тил надо лбом ее пряди

И на пре­лест­ных щеках мет­ки оста­вил ног­тей!
Остол­бе­не­ла она, в изум­лен­ном лице ни кро­вин­ки,
Бело­го ста­ла белей кам­ня с Парос­ской гряды.
Я увидал, как она обес­си­ле­ла, как тре­пе­та­ла, —
Так воло­са топо­лей в вет­ре­ных стру­ях дро­жат,
Или же тон­кий трост­ник, колеб­ле­мый лег­ким Зефи­ром,
Или же рябь на воде, если про­но­сит­ся Нот.
Доль­ше тер­петь не мог­ла, и ручьем поли­лись ее сле­зы —
Так из-под сне­га течет струй­ка весен­ней воды.
В эту мину­ту себя и почув­ст­во­вал я вино­ва­тым,
Горь­кие сле­зы ее — это была моя кровь.
Три­жды к ногам ее пасть я хотел, молить о про­ще­нье, —
Три­жды руки мои прочь оттолк­ну­ла она.
Не сомне­вай­ся, поверь: отмстив, облег­чишь свою муку;
Мне, не колеб­лясь, в лицо впей­ся ног­тя­ми, молю!
Глаз моих не щади и волос не щади, закли­наю, —
Жен­ским сла­бым рукам гнев свою помощь подаст.
Или, чтоб зна­ки сте­реть зло­де­я­ний моих, поско­рее
В преж­ний порядок, молю, воло­сы вновь уло­жи!

VIII

Есть такая одна… Узнать кто хочет про свод­ню, —
Слу­шай: Дипса­дой ее, ста­рую свод­ню, зовут.
Имя под стать: нико­гда еще трез­вой ей не слу­ча­лось
Встре­тить Мем­но­но­ву мать на розо­цвет­ных конях.
Магию зна­ет она, закли­на­нья восточ­ные зна­ет,
Может к исто­ку погнать быст­рых тече­ние рек.
Веда­ет свой­ства и трав и льна на ство­ле вере­тен­ном,
Дей­ст­вие ведо­мо ей сли­зи влюб­лен­ных кобыл.
Вмиг по жела­нью ее покры­ва­ет­ся туча­ми небо,
Вмиг по жела­нью ее день луче­за­рен опять.
Видел я, верь­те иль нет, как звезды кровь исто­ча­ли,
Видел я, как у луны кро­вью але­ло лицо.
Подо­зре­ваю, во тьме по ночам она реет живая,
В перьях тогда, как у птиц, ста­рое тело кар­ги.
Подо­зре­ваю еще — да и ходит мол­ва, — что дво­ят­ся
Оба зрач­ка у нее и выпус­ка­ют огонь.
Дедов из древ­них могил и пра­дедов вызвать уме­ет,
Твер­дую поч­ву и ту дол­гим закля­тьем дро­бит…
Цель у раз­врат­ной кар­ги — поро­чить закон­ные бра­ки, —
Под­лин­но, крас­но­ре­чив этот зло­вред­ный язык!
Стал я ковар­ных речей слу­чай­ным свиде­те­лем. Вот как
Уве­ще­ва­ла она (был я за две­рью двой­ной):
«Зна­ешь, мой свет, ты вечор моло­до­го пре­льсти­ла счаст­лив­ца,
Он от лица тво­е­го взо­ров не мог ото­рвать!
Да и кого не пре­льстишь? Кра­сотой нико­му не усту­пишь.
Толь­ко беда: кра­со­те нужен достой­ный убор.
Сколь ты пре­крас­на собой, будь столь же удач­ли­ва в жиз­ни:
Ста­нешь бога­та — и мне бед­ной тогда не бывать.
Рань­ше вреди­ла тебе звезда враж­деб­ная Мар­са:
Марс ото­шел, — на тебя ста­ла Вене­ра глядеть.
Сча­стье боги­ня сулит: смот­ри-ка, бога­тый любов­ник
Жаж­дет тебя и узнать хочет все нуж­ды твои.
Да и лицом он таков, что с тобою, пожа­луй, срав­нит­ся,
И не тор­гуй он тебя, надо б его тор­го­вать…»
Та покрас­не­ла. «Идет к белизне тво­ей стыд. Но на поль­зу
Стыд лишь при­твор­ный, поверь; а насто­я­щий — во вред.
Если ты кни­зу глядишь, поту­пив невин­ные глаз­ки,
Думать при этом долж­на, сколь­ко пред­ло­жат тебе.
Может быть, в Тати­ев век гряз­ну­хи — сабин­ские бабы
Не захо­те­ли б себя мно­гим мужьям отда­вать…
Марс, одна­ко, теперь вдох­нов­ля­ет иные наро­ды, —
Толь­ко Вене­ра одна в Гра­де Энея царит.
Сме­ло, кра­сот­ки! Чиста лишь та, кото­рой не ищут;
Кто попро­вор­ней умом, ищет добы­чи сама.
Ну-ка, мор­щин­ки сго­ни, рас­правь нахму­рен­ный лобик, —
Ах, на мор­щи­ны не раз нам при­хо­ди­лось пенять…
Юных сво­их жени­хов стрель­бой Пене­ло­па пыта­ла:
Мощь их дока­зы­вал лук, — был он из рога, смек­ни!..
Прочь неза­мет­но бежит, усколь­за­ет лету­чее вре­мя, —
Так убе­га­ет река, быст­рые воды неся…
Медь лишь в рабо­те бле­стит, и пла­тье хоро­шее — носят,
Ско­ро забро­шен­ный дом станет от пле­се­ни сер.
Пол­но ску­пить­ся, поверь: кра­сота без дру­га хире­ет…
Толь­ко один-то не впрок… да мало­ва­то и двух…
Если их мно­го, доход вер­ней… Да и зави­сти мень­ше:
Волк добы­чи искать любит в обшир­ных ста­дах.
Вот, напри­мер, твой поэт: что дарит тебе, кро­ме новых
Песен? Его капи­тал можешь ты толь­ко… про­честь!
Бог поэтов и тот зна­ме­нит золотым оде­я­ньем,
И золотая зве­нит лира в бес­смерт­ной руке.
Знай: торо­ва­тый дру­жок вели­ко­го боль­ше Гоме­ра!
В этом уж ты мне поверь: слав­ное дело — дарить.
Не пре­зи­рай и того, кто выку­пил волю за день­ги:
Знак мело­вой на ногах — это еще не позор.
Не обо­льщай­ся, мой свет, и пыш­но­стью древ­не­го рода:
Если ты беден, с собой пред­ков сво­их уно­си!
Что ж? Коль муж­чи­на кра­сив, так потре­бу­ет ночи бес­плат­ной?
Пусть у друж­ка сво­его выпро­сит денег спер­ва!
Пла­ты про­си неболь­шой, пока рас­став­ля­ешь ты сети, —
Чтоб не удрал. А пой­мав, сме­ло себе под­чи­няй.
Можешь разыг­ры­вать страсть: обма­нешь его — и отлич­но.
Но одно­го бере­гись: даром не дать бы люб­ви!
В но́чи отка­зы­вай им поча­ще: на боль голов­ную
Иль на иное на что, хоть на Изи­ду, сошлись.
Изред­ка все ж допус­кай, — не вошло бы тер­пе­нье в при­выч­ку:
Частый отказ от люб­ви может осла­бить ее.
Будь твоя дверь к про­ся­щим глу­ха, но откры­та — даю­щим.
Пусть несчаст­лив­ца сло­ва слы­шит допу­щен­ный друг.
А раз­обидев, сама рас­сер­дись на того, кто оби­жен,
Чтобы обида его вмиг рас­т­во­ри­лась в тво­ей.
Но нико­гда на него сама ты не гне­вай­ся дол­го:
Слиш­ком затя­ну­тый гнев может враж­ду поро­дить.
Пла­кать по мере нуж­ды научись, да как сле­ду­ет пла­кать,
Так, чтобы щеки твои мок­ры­ми ста­ли от слез.
Если ты вво­дишь в обман, не бой­ся не сдер­жи­вать клят­вы:
Волей Вене­ры Олимп к бед­ным обма­ну­тым глух.
Кста­ти, раба при­спо­собь, заведи полов­чее слу­жан­ку,
Пусть под­ска­жут ему, что поку­пать для тебя.
Пере­па­дет тут и им. У мно­гих про­сить поне­множ­ку —
Зна­чит по коло­су скирд мало-пома­лу собрать.
Сест­ры, кор­ми­ли­ца, мать — пус­кай влюб­лен­но­го чистят:
Быст­ро добы­ча рас­тет, если рука не одна.
А коли пово­дов нет потре­бо­вать пря­мо подар­ка,
Так на рож­де­нье свое хоть пиро­гом намек­ни.
Да чтоб покоя не знал, чтоб были сопер­ни­ки, помни!
Если не будет борь­бы, пло­хо пой­дет и любовь.
Пусть по спальне тво­ей дру­го­го он чует муж­чи­ну
И — сла­до­стра­стия знак — видит на шей­ке под­тек.
А особ­ли­во пус­кай при­ме­ча­ет подар­ки дру­го­го…
Коль не при­нес ниче­го, лав­ки напом­ни Свя­той…
Вытя­нув мно­го, ска­жи, чтоб он не вко­нец разо­рял­ся.
В долг попро­си, но лишь с тем, чтоб нико­гда не отдать.
Лжи­вою речью скры­вай свои мыс­ли, губи его лас­кой:
Самый зло­вред­ный яд мож­но в меду зата­ить.
Если ты выпол­нишь все, что по дол­го­му опы­ту знаю,
И коли ветер моих не пораз­ве­ет речей,
Будешь мне сча­стья желать, а умру — так будешь молить­ся,
Чтоб не дави­ла зем­ля ста­рые кости мои».
Речь про­дол­жа­лась, но вдруг я соб­ст­вен­ной тенью был выдан.
В эту мину­ту едва руки я мог удер­жать,
Чтобы не вырвать волос седых и этих от пьян­ства
Веч­но сле­зя­щих­ся глаз, не рас­ца­ра­пать ей щек!
Боги тебе да пошлют без­дом­ную жал­кую ста­рость,
Ряд про­дол­жи­тель­ных зим, жаж­ду везде и все­гда!

IX

Вся­кий влюб­лен­ный — сол­дат, и есть у Аму­ра свой лагерь.
В этом мне, Аттик, поверь: каж­дый влюб­лен­ный — сол­дат.
Воз­раст, спо­соб­ный к войне, под­хо­дящ и для дела Вене­ры.
Жалок дрях­лый боец, жалок влюб­лен­ный ста­рик.
Тех же тре­бу­ет лет пол­ко­во­дец в воине силь­ном
И моло­дая кра­са в дру­ге на ложе люб­ви.
Оба и стра­жу несут, и спят на зем­ле по-сол­дат­ски:
Этот у милых две­рей, тот у палат­ки вождя.
Воин в доро­ге весь век, — а сто­ит люби­мой уехать,

Вслед до пре­де­лов зем­ли сме­лый любов­ник пой­дет.
Встреч­ные горы, вдвойне от дождей пол­но­вод­ные реки
Он пере­й­дет, по пути сколь­ко истоп­чет сне­гов!
Морем при­дет­ся ли плыть, — не станет ссы­лать­ся на бури
И не поду­ма­ет он луч­шей пого­ды желать.

Кто же стал бы тер­петь, коль он не сол­дат, не любов­ник,
Сту­жу ноч­ную и снег вме­сте с дождем про­лив­ным?
Это­му надо идти во вра­же­ский стан на раз­вед­ку;
Тот не спус­ка­ет с вра­га, то есть с сопер­ни­ка, глаз.
Тот горо­да оса­ждать, а этот — порог у жесто­кой
Дол­жен, — кто ломит­ся в дверь, кто в кре­пост­ные вра­та.
Часто на спя­щих вра­гов напасть врас­плох уда­ва­лось,
Воору­жен­ной рукой рать без­оруж­ных сра­зить, —
Пало сви­ре­пое так опол­че­нье Реса-фра­кий­ца,
Бро­сить хозя­и­на вам, плен­ные кони, при­шлось!
Так и дре­мота мужей помо­га­ет любов­ни­кам лов­ким:
Враг засы­па­ет — они сме­ло кида­ют­ся в бой.
Всех сто­ро­жей мино­вать, избег­нуть дозор­ных отрядов —
Это забота бой­цов, бед­ных любов­ни­ков труд.
Марс и Вене­ра рав­но нена­деж­ны: вста­ет побеж­ден­ный,

Пада­ет тот, про кого ты и поду­мать не мог.
Пусть же никто не твер­дит, что любовь — одно лишь без­де­лье:
Изо­бре­та­тель­ный ум нужен для дела люб­ви.
Стра­стью вели­кий Ахилл к уведен­ной горит Бри­се­иде, —
Поль­зуй­тесь, Трои сыны! Рушь­те аргив­скую мощь!
Гек­тор в бой ухо­дил из объ­я­тий сво­ей Анд­ро­ма­хи,
И покры­ва­ла ему голо­ву шле­мом жена.
Перед Кас­сан­дрой, с ее воло­са­ми безум­ной мена­ды,
Остол­бе­нел, гово­рят, вождь вели­чай­ший Атрид.
Так­же изведал и Марс искус­но спле­тен­ные сети, —
У олим­пий­цев то был самый люби­мый рас­сказ…
Отро­ду был я ленив, к досу­гу бес­печ­но­му скло­нен,
Душу рас­сла­би­ли мне дре­ма и отдых в тени.
Но полю­бил я, и вот — встрях­нул­ся, и серд­ца тре­во­га
Мне при­ка­за­ла слу­жить в воин­ском стане люб­ви.
Бодр, как видишь, я стал, веду ноч­ные сра­же­нья.
Если не хочешь ты стать празд­ным ленив­цем, — люби!
X
Той, уве­зен­ною вдаль от Эвро­та на судне фри­гий­ском,
Став­шей при­чи­ной вой­ны двух ее слав­ных мужей;
Ледой, с кото­рой любовь, бело­снеж­ным скрыт опе­ре­ньем,
Хит­рый любов­ник познал, в пти­чьем обли­чье сле­тев;
И Ами­мо­ной, в сухих бро­див­шей полях Арго­лиды,
С урной, на теме­ни ей пук при­да­вив­шей волос, —
Вот кем счи­тал я тебя; и орла и быка опа­сал­ся —
Всех, в кого обра­тить смог Гро­мо­верж­ца Амур…
Страх мой теперь мино­вал, душа исце­ли­лась все­це­ло,
Это лицо кра­сотой мне уже глаз не пле­нит.
Спро­сишь, с чего изме­нил­ся я так? Ты — тре­бу­ешь пла­ты!
Вот и при­чи­на: с тех пор ты разо­нра­ви­лась мне.
Искрен­ней зная тебя, я любил твою душу и тело, —
Ныне лука­вый обман пре­лесть испор­тил твою.
И мало­ле­тен и наг Купидон: неви­нен мла­де­нец,
Нет оде­я­ний на нем, — весь перед все­ми открыт.
Пла­той при­ка­же­те вы оскорб­лять Вене­ри­на сына?
Нет и полы у него, чтобы день­гу завя­зать.
Ведь ни Вене­ра сама, ни Эрот вое­вать не спо­соб­ны, —

Им ли пла­ту взи­мать, миро­лю­би­вым богам?
Шлю­ха гото­ва с любым спо­знать­ся за сход­ные день­ги,
Тело нево­лит она ради зло­счаст­ных богатств.
Все ж нена­вист­на и ей хозя­и­на жад­но­го воля —
Что вы тво­ри­те доб­ром, по при­нуж­де­нью тво­рит.
Луч­ше в при­мер для себя нера­зум­ных возь­ми­те живот­ных.
Стыд­но, что нра­вы у них выше, чем нра­вы людей.
Пла­ты не ждет ни коро­ва с быка, ни с коня кобы­ли­ца,
И не за пла­ту берет ярку влюб­лен­ный баран.
Рада лишь жен­щи­на взять бое­вую с муж­чи­ны добы­чу,
За ночь пла­тят лишь ей, мож­но ее лишь купить.
Торг ведет досто­я­ньем дво­их, для обо­их желан­ным, —
Воз­на­граж­де­нье ж она все заби­ра­ет себе.
Зна­чит, любовь, что обо­им мила, от обо­их исхо­дит,
Может один про­да­вать, дол­жен дру­гой поку­пать?

И поче­му же вос­торг, муж­чине и жен­щине общий,
Стал бы в убы­ток ему, в обо­га­ще­ние ей?
Плох свиде­тель, коль он, под­куп­лен­ный, клят­ву нару­шит;
Пло­хо, когда у судьи лар­чик быва­ет открыт;
Стыд­но в суде защи­щать бед­ня­ка опла­чен­ной речью;
Гнус­но, когда три­бу­нал свой наби­ва­ет кошель.
Гнус­но наслед­ство отца умно­жать дохо­дом постель­ным,
Торг сво­ей кра­сотой ради коры­сти вести.
То, что без пла­ты дано, бла­го­дар­ность по пра­ву заслу­жит;
Если ж про­даж­на постель, не́ за что бла­го­да­рить.
Тот, кто купил, не свя­зан ничем; закон­че­на сдел­ка —
И уда­ля­ет­ся гость, он у тебя не в дол­гу.
Пла­ту за ночь назна­чать бере­ги­тесь, пре­лест­ные жены!
Нечи­сто­плот­ный доход впрок нико­му не пой­дет.
Мно­го ли жри­це свя­той помог­ли запя­стья саби­нян,

Если тяже­лым щитом голо­ву сплю­щи­ли ей?
Ост­рою ста­лью прон­зил его поро­див­шее лоно
Сын — оже­ре­лье виной было зло­дей­ства его.
Впро­чем, не стыд­но ничуть подар­ков про­сить у бога­тых:
Сред­ства най­дут­ся у них прось­бу испол­нить твою.
Что ж не сры­вать вино­град, вися­щий на лозах обиль­ных?
Мож­но пло­ды соби­рать с туч­ной феа­ков зем­ли.
Если же беден твой друг, оце­ни его вер­ность, заботы, —
Он гос­по­же отда­ет все досто­я­нье свое.
А сла­во­сло­вить в сти­хах похва­лы достой­ных кра­са­виц —
Дело мое: захо­чу — сла­ву достав­лю любой.
Тка­ни истле­ют одежд, само­цве­ты и золо­то сги­нут, —
Но до скон­ча­нья веков сла­ву дару­ют сти­хи.
Сам я не скуп, не терп­лю, нена­ви­жу, коль тре­бу­ют пла­ты;
Про­сишь — тебе отка­жу, брось домо­гать­ся — и дам.
XI
Ты, что лов­ка соби­рать и укла­ды­вать строй­но в при­чес­ку
Воло­сы; ты, что про­стых выше слу­жа­нок, Напе́;
Ты, что устрой­ст­вом ноч­ных пота­ен­ных извест­на свида­ний;
Ты, что все­гда пере­дать весточ­ку можешь люб­ви;
Ты, что Корин­ну не раз убеж­да­ла оста­вить сомне­нья
И побы­вать у меня, вер­ный помощ­ник в беде!
Вот… Пере­дай гос­по­же две испи­сан­ных мел­ко таб­лич­ки…
Утром, сей­час же! Смот­ри, не поме­ша­ло бы что.
Ты не из кам­ня, в груди у тебя не кре­мень! Про­сто­ду­шья,
Знаю, не боль­ше в тебе, чем пола­га­ет­ся вам.
Вер­но, и ты испы­та­ла сама тети­ву Купидо­на:
Мне помо­гая, блюди зна­мя пол­ка сво­его!
Спро­сит она про меня, — ска­жи, что живу ожида­ньем
Ночи… О всем осталь­ном сам ей поведа­ет воск…
Вре­мя, одна­ко, бежит… Под­хо­дя­щую выбрав мину­ту,
Ты ей таб­лич­ки вру­чи, чтобы сей­час же про­чла.
Станет читать, — наблюдай за лицом, наблюдай за гла­за­ми:
Может заране лицо мно­гое выдать без слов…
Ну же, ско­рее! Про­си на пись­мо подроб­ней отве­тить, —
Вос­ка лоще­ная гладь мне нена­вист­на пустой!
Пишет пус­кай потес­ней и поля запол­ня­ет до края,
Чтобы гла­за­ми блуж­дать доль­ше я мог по стро­кам…
Впро­чем, не надо: дер­жать уто­ми­тель­но в паль­цах тро­стин­ку.
Пусть на таб­лич­ке сто­ит сло­во одно: «При­хо­ди!»
И увен­чаю тот­час я таб­лич­ки побед­ные лав­ром,
В храм Вене­ры сне­су и воз­ло­жу, напи­сав:
«Вер­ных пособ­ниц сво­их Назон посвя­ща­ет Вене­ре» —
Были же вы до сих пор кле­ном, и самым дрян­ным.

XII

Горе! Вер­ну­лись назад с неве­се­лым отве­том таб­лич­ки.
Крат­ко в зло­счаст­ном пись­ме ска­за­но: «Нын­че нель­зя».
Вот и при­ме­ты! Напе, выхо­дя сего­дня из дома,
При­по­ми­наю, порог рез­вой заде­ла ногой.
Если пошлю тебя вновь, осто­рож­нее будь на поро­ге,
Не поза­будь, выхо­дя, ногу повы­ше под­нять!
Вы же, нелег­кие, прочь! Зло­ве­щие, сгинь­те, дощеч­ки!
Прочь с моих глаз! Да и ты, воск, пере­дав­ший отказ!
Собран, навер­но, ты был с цве­тов дол­го­вя­зой цику­ты
И кор­си­кан­ской пче­лой с медом дур­ным при­не­сен.
Цве­том ты кра­сен, впи­тал как буд­то бы яркую крас­ку, —
Нет, ты не крас­ку впи­тал, — кро­вью окра­шен ты был.
На пере­пу­тье бы вам, дере­вяш­кам негод­ным, валять­ся,
Чтоб про­ез­жаю­щий воз вдре­без­ги вас раз­дро­бил!
Тот же, кто дос­ку стру­гал, кто вас обра­ботал в таб­лич­ки, —
Не сомне­ва­юсь ничуть, — на руку был он нечист.
Это же дере­во шло на стол­бы, чтобы вешать несчаст­ных,
Для пала­ча из него изготов­ля­лись кре­сты.
Мер­зост­ной тенью оно укры­ва­ло фили­нов хрип­лых,
Кор­шу­нов злоб­ных, в вет­вях яйца таи­ло совы.
Я же дощеч­кам таким при­зна­нья, безум­ный, дове­рил!
Им пору­чил отне­сти неж­ные к милой сло­ва!
Луч­ше б на них запи­сать пусто­сло­вье судеб­но­го дела,
С тем, чтобы стряп­чий его голо­сом жест­ким читал.
Надо бы им меж таб­ли­чек лежать, на каких еже­днев­но,
Пла­ча о день­гах, ску­пец запись рас­хо­дов ведет.
Зна­чит, неда­ром же вас назы­ва­ют, я вижу, двой­ны­ми:
Два — от тако­го чис­ла мож­но ль добра ожидать!
В гне­ве о чем же молить? Да раз­ве, чтоб ржа­вая ста­рость
Съе­ла вас вовсе, чтоб воск заплес­не­вел добе­ла!

XIII

Из оке­а­на вста­ет, пре­ста­ре­ло­го мужа поки­нув,
Свет­ло­во­ло­сая; мчит день на роси­стой оси.
Что ты, Авро­ра, спе­шишь? Постой! О, пусть еже­год­но
Пти­цы всту­па­ют в бои, сла­вя Мем­но­но­ву тень!
Мне хоро­шо в этот час лежать в объ­я­ти­ях милой,
Если всем телом она креп­ко при­жмет­ся ко мне.
Сла­до­стен сон и глу­бок, про­хла­ден воздух и вла­жен,
Гор­лыш­ком гиб­ким зве­ня, пти­ца при­вет­ст­ву­ет свет.
Ты неже­лан­на мужам, неже­лан­на и девам… Помед­ли!
Рос­ные вож­жи свои алой рукой натя­ни!
До появ­ле­нья зари следить за созвез­дья­ми лег­че
Корм­че­му, и наугад он не блуж­да­ет в вол­нах.
Толь­ко взой­дешь — и пут­ник вста­ет, отдох­нуть не успев­ший,
Воин при­выч­ной рукой тот­час берет­ся за меч.
Пер­вой ты видишь в полях зем­ледель­ца с дву­зу­бой моты­гой,
Пер­вой зовешь под ярмо нето­роп­ли­вых быков.
Маль­чи­кам спать не даешь, к настав­ни­кам их отправ­ля­ешь,
Чтобы жесто­ко они били детей по рукам.
В зда­нье суда ты ведешь того, кто пору­кою свя­зан, —
Мно­го там мож­но беды сло­вом еди­ным нажить.
Ты неугод­на судье, неугод­на и ст