Пред мохнатой елью, средь златого лета,
 Свежей и прозрачной зеленью одета,
 Юная береза красотой хвалилась,
 Хоть на той же почве и она родилась.
 Шепотом лукавым с хитрою уклонкой
 «Я,- лепечет,- видишь — лист имею тонкой,
 Цвет моей одежды — нежный, самый модный,
 Кожицею белой ствол мой благородный
 Ловко так обтянут; ты ж своей иглою
 Колешь проходящих, пачкаешь смолою,
 На коре еловой, грубой, чешуистой,
 Между темных трещин мох сидит нечистый…
 Видишь — я бросаю в виде легкой сетки
 Кружевные тени. Не мои ли ветки
 Вяжут в мягкий веник, чтоб средь жаркой ванны
 От него струился пар благоуханный?
 В духов день березку ставят в угол горниц,
 Вносят в церковь божью, в келий затворниц.
 От тебя ж отрезки по дороге пыльной
 Мечут, устилая ими путь могильный,
 И где путь тот грустный ельником означат,
 Там, идя за гробом, добры люди плачут».
 Ель, угрюмо стоя, темная, молчала
 И едва верхушкой на ту речь качала.
 Вдруг ударил ветер с ревом непогоды,
 Пыль столбом вскрутилась, взволновались воды,-
 Так же все стояла ель не беспокоясь,
 Гибкая ж береза кланялась ей в пояс.
 Осень хвать с налету и зима с разбега,-
 Ель стоит преважно в пышных хлопьях снега
 И белеет светом, и чернеет тьмою
 Риз темно-зеленых — с белой бахромою,
 С белыми кистями, с белою опушкой,
 К небу подымаясь гордою верхушкой;
 Бедная ж береза, донага раздета,
 Вид приемлет тощий жалкого скелета.