Удар за ударом,
 Полуночный гром,
 Полнеба пожаром
 Горит над селом.
 И дождь поливает,
 И буря шумит,
 Избушку шатает,
 В оконце стучит.
 Ночник одиноко
 В избушке горит;
 На лавке широкой
 Кудесник сидит.
 Сидит он — колдует
 Над чашкой с водой,
 То на воду дует,
 То шепчет порой.
 На лбу бороздами
 Морщины лежат,
 Глаза под бровями
 Как угли горят.
 У притолки парень
 В халате стоит:
 Он, бедный, печален
 И в землю глядит.
 Лицо некрасиво,
 На вид простоват,
 Но сложен на диво
 От плеч и до пят.
 «Ну, слушай: готово!
 Хоть труд мой велик, —
 Промолвил сурово
 Кудесник-старик, —
 Я сделаю дело:
 Красотка твоя
 И душу и тело
 Отдаст за тебя!
 Ты сам уж, вестимо,
 Зевать — не зевай:
 Без ласки ей мимо
 Пройти не давай…»
 — «Спасибо, кормилец!
 За всё заплачу;
 Поможешь — гостинец
 С поклоном вручу.
 Крупы, коли скажешь, —
 Мешок нипочем!
 А денег прикажешь —
 И денег найдем».
 И с радости дома
 Так парень мой спал,
 Что бури и грома
 Всю ночь не слыхал.
 Пять дней пролетело…
 Вот раз вечерком
 На лавке без дела
 Лежит он ничком.
 На крепкие руки
 Припав головой,
 Колотит от скуки
 Об лавку ногой.
 И вдруг повернулся,
 Плечо почесал,
 Зевнул, потянулся
 И громко сказал:
 «Слышь, мамушка! бают,
 У нас в деревнях,
 Вишь, доки бывают, —
 И верить-то страх!
 Кого, вишь, присушат,
 Немил станет свет:
 Тоска так и душит!..
 Что — правда аль нет?»
 — «Бывают, вестимо, —
 Ответила мать. —
 Не дай бог, родимый,
 Их видеть и знать!..»
 «Ну правда — так ладно! —
 Сын думал. — Дождусь!..
 Эх, жить будет славно,
 Коли я женюсь!..»
 Но, видно, напрасно
 Кудесник шептал
 И девице красной
 Тоской угрожал:
 Другого красотка
 Любила тайком
 За песни, походку
 И кудри кольцом…
 А парень гуляет,
 Как праздник придет,
 Лицо умывает
 И гребень берет,
 И кудри направо,
 Налево завьет,
 Подумает: «Браво!» —
 И пальцем щелкнет.
 Как снег в чистом поле,
 Рубашка на нем,
 Кумач на подоле
 Краснеет огнем;
 На шляпе высокой,
 Меж плисовых лент,
 Горит одиноко
 Витой позумент.
 Онучи обвиты
 Кругом бечевой,
 И лапти прошиты
 Суровой пенькой.
 Тряхнет волосами,
 Идет в хоровод.
 «Ну вот, дескать, нами
 Любуйся, народ!»
 Как встретился с милой —
 Ни слов, ни речей:
 Что в памяти было —
 Забыл, хоть убей!
 Вдруг правда случайно
 До парня дошла:
 Уж девкина тайна
 Не тайной была…
 Вся кровь закипела
 В бедняге… «Так вот, —
 Он думал, — в чем дело!
 Кудесник-ат врет.
 Не грех ему палкой
 Бока обломать,
 Обманщику… Жалко
 Мне руки марать!»
 И два дня угрюмый,
 Убитый тоской,
 Все думал он думу
 В избушке родной.
 На третий, лишь только
 Отправилась мать
 На речку в ведерко
 Водицы набрать, —
 С гвоздя торопливо
 Котомку он снял;
 «Пойду, мол!..» — и живо
 Ремни развязал.
 В тряпице рубашку
 В нее полошил
 И с ложкою чашку
 Туда ж опустил,
 Халат для дороги
 Про непогодь взял…
 Мать входит — он в ноги
 Ей пал и сказал;
 «Ну, мамушка, горько,
 Признаться, идти
 С родимой сторонки…
 А видно, прости!»
 Мать так и завыла:
 «Касатик ты мой!
 Ах, крестная сила!
 Что это с тобой?»
 — «Да что тут мне биться
 Как рыбе об лед!
 Пойду потрудиться,
 Что бог ни пошлет.
 И тут жил трудами,
 Талана, вишь, нет…»
 Старушка руками
 Всплеснула в ответ:
 «Да как же под старость
 Мне жить-то одной?
 Ведь ты моя радость,
 Кормилец родной!»
 И к сыну припала
 На грудь головой
 И все повторяла:
 «Кормилец родной!»
 Сын крепко рукою
 Хватил себя в лоб
 И думал с собою:
 «Прямой остолоп!
 Ну, вот тебе, здравствуй!..
 Наладилось мне:
 Иди, малый! царствуй
 В чужой стороне!
 А стало — старушке
 Одной пропадать:
 Казны-то полушки
 Ей негде достать».
 И парень украдкой
 Лицо отвернул
 И старую шапку
 На лавку швырнул.
 «Ну полно, родная!
 Я в шутку… пройдет…
 Все доля дурная…
 Наука вперед,
 Румяное солнце
 К полям подошло,
 В избушке оконце
 Огнем валило,
 Румянит, золотит
 Лесок в стороне.
 Мой парень молотит
 Овес на гумне.
 Тяжелые муки
 В душе улеглись,
 Могучие руки
 За труд принялись.
 Цеп так и летает,
 Как молния, жжет,
 На сноп упадает,
 По колосу бьет.
 Бог помочь, детина!
 Давно б так пора!..
 Долой ты, кручина,
 Долой со двора!