Жизнь живущих неверна,
 Жизнь отживших неизменна.
Жуковский
Поэзия воспоминаний,
 Дороже мне твои дары
 И сущих благ и упований,
 Угодников одной поры.
Лишь верно то, что изменило,
 Чего уж нет и вновь не знать,
 На что уж время наложило
 Ненарушимую печать.
То, что у нас еще во власти,
 Что нам дано в насущный хлеб,
 Что тратит жизнь — слепые страсти
 И ум, который горд и слеп, —
То наше, как волна в пучине,
 Скользящая из жадных рук,
 Как непокорный ветр в пустыне,
 Как эха бестелесный звук.
В воспоминаниях мы дома,
 А в настоящем — мы рабы
 Незапной бури, перелома
 Желаний, случаев, судьбы.
Одна в убежище безбурном
 Нам память мир свой бережет,
 Пока детей своих с Сатурном
 Сама в безумье не пожрет.
Кто может хладно, равнодушно
 На дом родительский взглянуть?
 В ком на привет его послушно
 Живей не затрепещет грудь!
Влеченьем сердца иль случайно
 Увижу стены, темный сад,
 Где ненарушимо и тайно
 Зарыт минувшей жизни клад, —
Я, как скупец, сурово хладный
 К тому, чем пользуется он,
 И только к тем богатствам жадный,
 На коих тленья мертвый сои,
Я от минуты отрекаюсь,
 И, охладев к тому, что есть,
 К тому, что было, прилепляюсь,
 Чтоб сердца дань ему принесть.
Ковчег минувшего, где ясно
 Дни детства мирного прошли
 И волны жизни безопасно
 Над головой моей текли;
Где я расцвел под отчей сенью
 На охранительной груди,
 Где тайно созревал к волненью,
 Что мне грозило впереди;
Где искры мысли, искры чувства
 Впервые вспыхнули во мне
 И девы звучного искусства
 Мне улыбнулись в тайном сне;
Где я узнал по предисловью
 Жизнь сердца, ряд его эпох,
 Тоску, зажженную любовью,
 Улыбку счастья, скорби вздох,
Всё, чем страстей живые краски
 Одели после пестротой
 Главы загадочной той сказки,
 Которой автор — жребий мой.
Дом, юности моей преддверье,
 Чем медленней надежд порыв,
 Тем детства сердца суеверье
 И давней памяти прилив
Меня к тебе уносит чаще;
 Чем жизнь скупее на цветы,
 Тем умилительней и слаще
 Души обратные мечты.
Пусть в сей упр_а_здненной святыне
 Нет сердцу образов живых,
 И в отчем доме был бы ныне
 Пришелец я в семье чужих;
Но неотъемлемый, душевный
 Мой целый мир тут погребен.
 Волненьем жизни ежедневной
 Не тронут он, не возмущен.
Призванью памяти покорный,
 Он возникает предо мной
 С своей красою благотворной,
 С своей лазурного весной,
С дарами на запас богатый,
 Которых жизнь не сберегла,
 И с тем и теми, коих траты
 Душа моя пережила.
Как часто в распре своевольной
 С судьбою, жизнью и собой,
 Чтоб обуздать раздор крамольный
 И ропот немощи слепой,
Покинув света хаос бурный,
 Вхожу в сей тихий саркофаг
 И мыслью вопрошаю урны,
 Где пепел лет, друзей и благ.
Целебной скорбью, грустью нежной
 Тогда очистись, гаснет вдруг
 Души то робкой, то мятежной
 Обуревающий недуг.
Пробьются умиленья слезы,
 Смиряя смутный пыл в груди;
 Так в воспаленном небе грозы
 Разводят свежие дожди.
Сближая в мыслях с колыбелью
 Гробницы ближних и друзей,
 Жизнь проясняется пред целью,
 Которой не избегнуть ей.
Вчера, сегодня, завтра — звенья
 Предвечной цепи бытия,
 Которой в тьме недоуменья
 Таятся чудные края.
Рожденье, смерть, из урны рока
 С неодолимой быстриной,
 Как волны одного потока,
 Нас уносящие с собой,
Скорбь, радость, буря, ветр попутный
 И всё, что испытали мы,
 И всё, чем в нас надеждой смутной
 Еще волнуются умы;
Всё то, что разнородным свойством,
 Враждуя, развлекало нас,
 Всё равновесия спокойством
 Почиет в этот светлый час.
На той стезе, где означаем
 Свои неверные следы,
 Где улыбаемся, вздыхаем,
 Подъемлем битвы и труды, —
До нас прошли, до нас сражались
 В шуму падений и побед,
 До нас невольно увлекались
 Порывом дум, страстей и бед.
Одни надежды и сомненья,
 Одни задачи бытия,
 Которых тайные решенья,
 Как недоступные края,
Обетованные мечтанью,
 Но запрещенные уму,
 Нас манят и во мзду исканью
 Ввергают снова в хлад и тьму;
Одни веселья и печали
 Нас и которых след остыл
 Равно томили и ласкали
 Средь колыбелей и могил.
Почтим же мы любовью нежной
 До нас свершивших оный путь,
 И мысль о них во мгле мятежной
 Звездой отрадной нашей будь!
Когда ж придется нам, прохожим,
 Доспехи жизни сбросить с плеч,
 И посох странника отложим,
 И ратоборца тяжкий меч, —
Пусть наша память, светлой тенью
 Мерцая на небе живых,
 Не будет чуждой поколенью
 Грядущих путников земных.