(Идилия)
 (И. А. Б….ому)
 Мы еще молоды, Лидий! вкруг шеи кудри виются;
 Рдеют, как яблоко, щеки, и свежие губы алеют
 В быстрые дни молодых поцелуев. Но скоро ль, не скоро ль,
 Все ж мы, пастух, состар’еемся; все ж подурнеем, а Дафна,
 Эта шалунья, насмешница, вдруг подрастет и, как роза,
 Вешним утром расцветшая, нас ослепит красотою.
 Поздно тогда к ней ласкаться, поздно и тщетно. Вертушка
 Вряд поцелует седых — и, локтем подругу толкая,
 Скажет с насмешкою: «Взглянь, вот бабушкин милый любовник!
 Как же щеки румяны, как густы волнистые кудри!
 Голос его соловьиный, а взор его прямо орлиный!»
 — Смейся, — мы скажем ей, — смейся! И мы насмехались, бывало!
 Здесь проходчиво все — одна непроходчива дружба!
 «Здравствуй, здравствуй, Филинт! Давно мы с тобой не видались!
 Век не забуду я дня, который тебя возвратил мне,
 Мой добродетельный старец! Милый друг, твои кудри
 Старость не скупо осыпала снегом! Приди же к Цефизу;
 Здесь отдохни под прохладою теней: тебя oжидают
 Сочный в саду виноград и плодами румяная груша!»
 Так Цефиз говорил с младенчества милому другу,
 Старца обнял, затвор отшатнул и ввел его в садик.
 С груши одной Филинт плоды вкушал и хвалил их,
 И Цефиз ему весело молвил: «Приятель, отныне
 Дерево это твое; а я от холодной метели
 Буду прилежно его укутывать теплой соломой:
 Пусть оно для тебя и цветет и плодом богатеет!»
 Но — не Филинту оно и цвело, и плодом богатело:
 В ту же осень он умер. Цефиз молил жизнедавца
 Так же мирно уснуть, хоть и бедным, но добрым. Под грушей
 Старца он схоронил и холм увенчал кипарисом.
 Часто слыхал он, когда простирала луна от деревьев
 Влажные, долгие тени, священное листьев шептанье;
 Часто из гроба таинственный глас исходил — казалось,
 Был благодарности глас он. И небо давало Цефизу
 Много с тех пор и груш благовонных, и гроздий прозрачных.