А за останком старовера,
 Который крестик огулил,
 На три рубля сходились вербы,
 Забыв картофель и кули.
 И Бог вынашивал картину,
 И крапал праздник-новичок,
 И было озеро хотимо,
 Как скарлатина на плечо.
 А рядом снег, не согрешив
 Перед лицом стихотворенья,
 Сентябрь чинил карандаши
 И рифма стряхивал в колени.
 Меня несло, как на престол…
 Я падок. Мне лежать на Ханке.
 Я духов день крошил на стол
 И галок требовал к буханке.
 На паперти моей судьбы
 Стучались лбом все девки летние,
 Их ждали пальцы и попы
 В перстнях обиженной обедни.
 Угрюмый голос падал ниц,
 Затем, стихи мои венчая,
 Все толки зашивала нить
 Грехопаденья и молчанья.
 Мы ехали на карасях,
 Вру, то есть на рысях и гадах,
 Я наизусть твердил богатых,
 Мы ехали на карасях.
 Мы ехали, и вечер был,
 И я за шиворотом нерва
 Под исступленные грибы
 Пил неразбавленное небо!
 Мне все равно, в который день
 Очнуться, вздрогнуть — Чернослив,
 Меня три года кормит тень
 И одевает черновик.
 И мне плевать на ваше — «зря»,
 Там, где венец, там и свинец,
 Но мы увидим опосля,
 Кто был поэт и кто подлец.