Я обвит чалмой океана,
 Безнадежного урагана,
 Крылья сломаны за спиной,
 И умру я уже в пивной.
 Лоб покат, и гудит ребро,
 И кудрявый ушел Рембо
 В желтой Африке воровать,
 Черным золотом торговать.
 Не сирень во рту – только пена
 Горько-сладкая, словно дочь,
 Что ушла, как ушла Елена
 На быке в голубую ночь.
 Бахус правит, а Ромул строит,
 В голове моей рифма стонет
 Обезумевшей из гарема,
 Помяните меня, Верлена.
 Я стакан наливаю полный,
 Так корабль заливают волны,
 И ложатся в блокнот слова,
 Как подрезанная трава.
 Экипаж мой разбит, разбросан.
 Что я должен своим матросам,
 Что на бревнах пустились вплавь?
 Одноглазое слово – славь!
 Славь отчаянье и гражданство,
 Воскресение славь и смерть,
 И пунцовые щеки пьянства,
 И трезвевшего сердца – твердь.
 Лист кленовый пошел на убыль,
 Как быки пошли на убой,
 Ночью светятся мои губы,
 Как в часовне окно с резьбой.
 В голове моей, словно утром
 Деревенский стоит туман,
 Белокурая Муза мудро
 Отливает мне свой стакан.
 От губной помады и пудры
 Не спасет меня – океан.
 Похмеляйтесь же вы, матросы,
 Похваляйтесь же, кабаки!
 Там, где финки и папиросы,
 Проститутки и каблуки,
 Там, где танцы, как будто стансы,
 А трагедия – как игра,
 Где младенцы глядят как старцы,
 И морщина на лбу легла,
 Где на плечи, что голы вечно,
 Поцелуи шуршат от встречных,
 Словно мимо багряный лист
 Вдруг задел – одинок и чист.
 Не сирень во рту, только пена.
 (Всё мантильи и кружева…)
 Богоматерь, пока жива,
 Помяните, меня, Верлена!