В этот вечер, что тянется, черный,
Как орнаменты траурной урны,
Демиургу о ночи злотворной
Говорила угрюмая Карна:
Дева горя, что крылья простерла
С Колымы до дунайского гирла,
От Фу-Чжанга — китайского перла —
До снегов Беломорского Горла.
— Видишь — мир, точно рампа театра:
Он притих — ни дыханья, ни ветра;
Рим, Москва, Рейкиявик и Маттра —
Все трепещут грядущего утра!
Беспредельны его гекатомбы,
Фиолетовы голые румбы,
От полярных торосов до римбы
Опаленные заревом бомбы.
— Я не знаю, какое деянье
Роком Мне суждено
Воздаяньем за час нисхожденья
К древней Дингре на дно,
И за то, что наш сын, уицраор,
Искривил путь миров:
На любую расплату и траур
Я готов.
— Горе!.. Хищным, как адские рыфры,
Будет день, именуемый ‘завтра’;
Его жертв необъятная цифра
Всех поглотит — от финна до кафра!
Только смутно, сквозь хлопья отребий
Жизни нынешней, тесной и рабьей,
Сквозь обломки великих надгробий,
Различаю далекий Твой жребий.
Слышу: вот, исполняются меры,
Вижу: рушатся в пепел химеры,
И расходится маревом хмара
Вкруг Твоей голубой Розы Мира.
Как хорал — лепестки ее сферы —
Мифы, правды, содружества, веры,
Сердце ж Розы — пресветлое чудо:
Ваше с Навною дивное чадо.
— Ныне верю, что толщу тумана
Взор твой смог превозмочь:
Это близится Звента-Свентана,
Наш завет, наша Дочь!
Воплощаем Ее над народом
В запредельном Кремле:
Небывалое в нем торжество дам
Изнемогшей земле!
— Да: пред Ней преклонились синклиты,
Все затомисы гулом залиты —
Ликованьем эфирных соборов,
Светозвоном всех клиров и хоров!..
Береги же свое первородство —
Лишь Тобою прочтенное средство —
Мир восхитить из злого сиротства
В первопраздник
Всемирного
Братства!
И, сказав, подняла свои крылья,
Отлетела премудрая Карна,
Духовидческим вещим усильем
Вся пронизана, вся лучезарна.