Вновь иней на деревьях стынет
 По синеве, по тишине
 Звонят колокола Хатыни…
 И этот звон болит во мне.
 Перед симфонией печали
 Молчу и плачу в этот миг.
 Как дети в пламени кричали!
 И до сих пор не смолк их крик.
 Над белой тишиной Хатыни
 Колокола — как голоса
 Тех,
 Что ушли в огне и дыме
 За небеса.
 «Я — Анна, Анна, Анна!» — издалека…
 «О где ты, мама, мама?» — издалека…
 Старик с ребёнком через страх
 Идёт навстречу.
 Босой.
 На бронзовых ногах.
 Увековечен.
 Один с ребёнком на руках.
 Но жив старик.
 Среди невзгод,
 Как потерявшийся прохожий.
 Который год, который год
 Из дня того уйти не может.
 Их согнали в сарай,
 Обложили соломой и подожгли.
 149 человек, из них 76 детей,
 Легло в этой жуткой могиле.
 Он слышит: по голосам —
 Из автомата.
 По детским крикам и слезам —
 Из автомата.
 По тишине и по огню —
 Из автомата…
 Старик всё плачет.
 Не потому, что старый.
 А потому, что никого не осталось.
 Село оплакивать родное
 Идёт в сожжённое село.
 По вьюгам, ливням и по зною
 Несёт он память тяжело.
 Ему сюда всю жизнь ходить.
 И до последних дней
 149 душ хранить
 В душе своей.
 Теперь Хатынь — вся из гранита —
 Печально трубы подняла…
 Скрипят деревья, как калитка,—
 Когда ещё здесь жизнь была.
 Вновь иней на деревьях стынет.
 По синеве, по тишине
 Звонят колокола Хатыни.
 И этот звон болит во мне…