Всё смолкло. Тишина в чертогах и во храмах;
 Ночь над Петрополем прозрачна и тепла;
 С отливом пурпурным, подвижна и светла
 Нева красуется в своих гранитных рамах,
 И так торжественно полна её краса,
 Что, кажется, небес хрустальных полоса
 Отрезана, взята с каймой зари кровавой
 И кинута к ногам столицы величавой,
 Чтобы восставшая в час утренний от сна
 Над этим зеркалом оправилась она.
 Скользит по влаге челн. Свободно, без усилья
 Летит он; вёслами бока окрылены;
 Грудь острая крепка, размашистые крылья
 Росли в родных лесах, в дубравах рождены;
 Они склоняются и с шумом тонут дружно,
 Вдруг вынырнут они, — с них прыснет дождь
 жемчужной,
 И брызги окропят поверхность гладких струй.
 Задумчив юноша над гладкою равниной
 Плывёт. Ему незрим челна спокойный бег;
 А этот каменный великолепный брег
 Проходит перед ним широкою картиной,
 И пышно тянется необозримый ряд
 Сих зданий вековых, сна царственных громад,
 И каждая из них, приблизясь постепенно,
 Взглянув на путника сурово и надменно,
 Отводит медленно от грустного пловца
 И стёкла и врата блестящего лица.
 И вот заветный дом, где вьётся чёрный локон,
 Где ножка дивная паркет животворит;
 И тот на юношу бесчувственно глядит
 Недвижной синевой своих широких окон,
 И пуст на высоте привешенный балкон.
 Молчит ночной гребец. Везде глубокий сон.