Дом на отшибе сдерживает грязь,
 растущую в пространстве одиноком,
 с которым он поддерживает связь
 посредством дыма и посредством окон.
 Глядят шкафы на хлюпающий сад,
 от страха створки мысленно сужают.
 Три лампы настороженно висят.
 Но стекла ничего не выражают.
 Хоть, может быть, и это вещество
 способно на сочувствие к предметам,
 они совсем не зеркало того,
 что чудится шкафам и табуретам.
 И только с наступленьем темноты
 они в какой-то мере сообщают
 армаде наступающей воды,
 что комнаты борьбы не прекращают;
 что ей торжествовать причины нет,
 хотя бы все крыльцо заняли лужи;
 что здесь, в дому, еще сверкает свет,
 хотя темно, совсем темно снаружи…
 — но не тогда, когда молчун, старик,
 во сне он видит при погасшем свете
 окрестный мир, который в этот миг
 плывет в его опущенные веки.