Покрытый ранами, поверженный во прах,
 Лежал я при пути в томленье и слезах
 И думал про себя в тоске невыразимой;
 «О, где моя родня? Где близкий? Где любимый?»
 И много мимо шло… Но что ж? Никто из них
 Не думал облегчить тяжёлых ран моих.
 Иной бы и желал, да в даль его манила
 Житейской суеты губительная сила,
 Иных пугал вид ран и мой тяжёлый стон.
 Уж мной овладевал холодный смерти сон,
 Уж на устах моих стенанья замирали.
 В тускнеющих очах уж слёзы застывали…
 Но вот пришёл один, склонился надо мной
 И слёзы мне отёр спасительной рукой;
 Он был неведом мне, но полн святой любовью —
 Текущею из ран не погнушался кровью:
 Он взял меня с собой и помогал мне сам,
 И лил на раны мне целительный бальзам, —
 И голос мне сказал в душе неотразимый:
 «Вот кто родня тебе, кто близкий, кто любимый!»