Прости, прости, что вовсе не с тобой
 (ты не ревнуешь, вот и не ревнуй!)
 я минеральной чокаюсь водой
 за Горный Зерентуй…
 Пропала жизнь, хоть все еще идет.
 Вон князь — и вышиб дно, и вышел вон…
 Я не увижу Нерчинский завод,
 Даурию, Онон.
 Ты знаешь песню, в ней на материк
 ушел, ушел последний караван…
 …И не услышу, как поет, велик,
 в ветрах, Хамар-Дабан.
 А бабушка в гимназии Читы.
 В Петровский декабристский же острог
 в пол-дня на лошадях доедешь ты,
 прабабушкин Хилок.
 Мне кажется, все рушится вокруг,
 и что последний срок уже настал.
 Иван Иваныч Пущин, милый друг,
 подайте мне сигнал.
 Бежать, бежать, покуда стража спит,
 ото всего, что сделалось — тюрьма.
 Там на Байкале с запада летит
 в ночи сарма.
 Воздушная слюда и тонкий пар
 Аргуни, с молоком кирпичный чай,
 Маньчжурия, и дедовский Хайлар,
 и синь — Китай…