Овидий ✏ Наука любви

Книга первая

Кто из моих зем­ля­ков не учил­ся любов­ной нау­ке,
Тот мою кни­гу про­чти и, научась, полю­би.
Зна­нье ведет кораб­ли, направ­ляя и вес­ла и парус,
Зна­нье пра­вит коней, зна­нью поко­рен Амур.
Авто­медонт направ­лял колес­ни­цу послуш­ной вож­жою,
Тифий сто­ял у руля на гемо­ний­ской кор­ме, —
Я же Вене­рой самой постав­лен над неж­ным Аму­ром,
Я при Аму­ре моем — Тифий и Авто­медонт.
Дик мла­де­нец Амур, и нрав у него непо­кла­дист,
Все же мла­де­нец — и он, жду­щий уме­лой руки.
Зво­ном лир­ной стру­ны сын Фили­ры ути­шил Ахил­ла,
Дикий нрав укро­тив мир­ным искус­ст­вом сво­им:
Тот, кто был стра­шен вра­гу, кто был стра­шен порою и дру­гу,
Сам, стра­шась, пред­сто­ял перед седым ста­ри­ком;
Тот, чья мощ­ная длань сули­ла для Гек­то­ра гибель,
Сам ее под­став­лял под нака­зу­ю­щий жезл.
Слов­но Хиро­ну — Пелид, Амур дове­рен поэту:
Так же боги­ней рож­ден, так же душою строп­тив.
Что ж, ведь и пахот­ный бык ярмо при­ни­ма­ет на шею,
И бла­го­род­ный ска­кун зубом гры­зет уди­ла, —
Так и Амур поко­ря­ет­ся мне, хоть и жгут мое серд­це
Стре­лы, с его тети­вы пря­мо летя­щие в грудь.
Пусть! Чем ост­рее стре­ла, чем пла­мен­ней жгу­чая рана,
Тем за стре­лу и огонь будет обду­ман­ней месть.
Лгать не хочу и не буду: нау­ка моя не от Феба,
Не воз­ве­ща­ет ее граю­щий пти­чий полет,
Не выхо­ди­ли ко мне, пас­ту­ху Аскрей­ской доли­ны,
Клио и восемь сестер, вещий ведя хоро­вод;
Опыт меня научил — внем­ли­те же опыт­ной песне!
Исти­на — вот мой пред­мет; бла­го­сло­ви нас, Любовь!

Прочь от этих сти­хов, цело­муд­рен­но-узкие лен­ты.
Прочь, рас­ши­тый подол, спу­щен­ный ниже колен!
О без­опас­ной люб­ви я пишу, о доз­во­лен­ном блуде,
Нет за мною вины и пре­ступ­ле­ния нет.

Пер­вое дело твое, ново­бра­нец Вене­ри­ной рати,
Встре­тить желан­ный пред­мет, выбрать, кого полю­бить.
Дело вто­рое — добить­ся люб­ви у той, кого выбрал;
Третье — надол­го суметь эту любовь убе­речь.
Вот уро­ки мои, вот наше­го попри­ща меты —
К ним колес­ни­цу помчу, быст­ро пустив коле­со.

Ста­ло быть, преж­де все­го, пока все доро­ги откры­ты,
Выбе­ри — с кем из девиц заго­во­рить о люб­ви?
С неба она к тебе не сле­тит дуно­ве­ни­ем вет­ра —
Чтобы кра­си­вую взять, нуж­но искать и искать.
Зна­ет хоро­ший ловец, где сети рас­ки­нуть на ланей,
Зна­ет, в какой из лож­бин шум­ный скры­ва­ет­ся вепрь;
Зна­ет кусты пти­це­лов, и зна­ет при­выч­ный удиль­щик
Ому­ты, где под водой ста­я­ми рыбы сколь­зят;
Так и ты, иска­тель люб­ви, сна­ча­ла дознай­ся,
Где у тебя на пути боль­ше деви­чьих добыч.
Я не застав­лю тебя широ­кий рас­киды­вать парус,
Неза­чем пла­вать тебе в самую даль­нюю даль,
Хоть и Пер­сею при­шлось жену добы­вать у инду­сов,
И от Лакон­ской зем­ли в Трою Еле­на плы­ла.
Столь­ко в сто­ли­це девиц, и такие в сто­ли­це деви­цы,
Что уж не целый ли мир в Риме сошел­ся одном?
Жатв на Гар­гар­ской горе, гроздей вино­град­ных в Метимне,
Рыб в пучине мор­ской, птиц под покро­вом лист­вы.
Звезд ноч­ных несчис­ли­мей кра­са­ви­цы в нынеш­нем Риме —
Уж не Энея ли мать трон свой поста­ви­ла здесь?
Если моло­день­ких ты и едва под­рас­таю­щих любишь —
Вот у тебя на гла­зах девоч­ка в пер­вом цве­ту;
Если покреп­че нуж­на — и покреп­че есть сот­ни и сот­ни,
Все напо­каз хоро­ши, толь­ко умей выби­рать;
Если же бли­же тебе кра­сота уме­лых и зре­лых,
То и таких ты най­дешь пол­ную меру на вкус.

Ты лишь прой­дись, не спе­ша, под Пом­пе­е­вой све­жею тенью
В дни, когда солн­це сто­ит над Гер­ку­ле­со­вым Львом,
Или же там, где щед­рота­ми мать поме­ря­лась с сыном,
Мра­мо­ром из-за морей пыш­но укра­сив чер­тог.
Не обой­ди колон­над, мано­ве­ни­ем Ливии встав­ших,
Где при­вле­ка­ют гла­за крас­ки ста­рин­ных кар­тин, —
Там пять­де­сят Дана­ид гото­вят поги­бель на бра­тьев,
И с обна­жен­ным мечом гроз­ный над ними отец.
Не про­пу­сти свя­щен­но­го дня сирий­ских евре­ев
Или Вене­ри­ных слез в день, как погиб Адо­нис;
Не поза­будь и мем­фис­ской тели­цы в льня­ном оде­я­нье —
Зев­са познав­ши любовь, учит люб­ви она дев.

Суд­ная пло­щадь — и та не запрет­ное место Аму­ру:
В шуме тол­пы пло­щад­ной часто вски­па­ет любовь.
Там, где мра­мор­ный ряд колонн Вене­ри­на хра­ма,
А перед ним в небе­са бьет водо­мет Аппи­ад,
Там не одна­жды любовь уязв­ля­ла блю­сти­те­лей пра­ва,
И охра­няв­ший дру­гих сам охра­нить­ся не мог.
Там не одна­жды немел и самый искус­ный вития,
Не за дру­гих гово­ря, а за себя само­го.
И, поте­ша­ясь, гляде­ла Вене­ра из ближ­не­го хра­ма,
Как защи­щав­ший дру­гих стал без­за­щи­тен пред ней.

Но полу­круг­лый театр — еще того луч­шее место:
Здесь для охоты тво­ей боль­ше най­дет­ся добыч.
Здесь по себе ты оты­щешь любовь и оты­щешь заба­ву —
Чтобы раз­влечь­ся на раз или увлечь­ся всерь­ез.
Как муравьи вере­ни­цей спе­шат туда и обрат­но,
Зер­на дер­жа в челю­стях, пищу при­выч­ную впрок,
Или как пче­лы летят по сво­им облю­бо­ван­ным рощам
И по души­стым лугам вскользь от цвет­ка и к цвет­ку,
Мод­ные жен­щи­ны так на мод­ные зре­ли­ща рвут­ся:
Тол­пы кра­са­виц текут, в лицах теря­ет­ся глаз.
Все хотят посмот­реть и хотят, чтоб на них посмот­ре­ли, —
Вот где нахо­дит конец жен­ский и деви­чий стыд.
Ромул, это ведь ты был пер­вым сму­ти­те­лем зре­лищ,
Рати сво­ей холо­стой милых саби­ня­нок дав!
Не нави­са­ли тогда покры­ва­ла над мра­мор­ным скло­ном,
А на под­мост­ки вни­зу рыжий не брыз­гал шафран, —
Сце­ною был безыс­кус­ный раз­вал нало­ман­ных сучьев
И густо­ли­стых вет­вей из пала­тин­ских дуб­рав,
А для наро­да кру­гом тяну­лись дер­но­вые ска­мьи,
И засло­ня­ла лист­ва зной от кос­ма­тых голов.
Каж­дый гла­за­ми себе выби­ра­ет желан­ную деву,
Каж­дый в серд­це сво­ем стра­стью без­молв­ной кипит.
Вот неуме­лый напев из этрус­ской дуды выле­та­ет,
Вот пус­ка­ет­ся в пляс, три­жды при­топ­нув, пля­сун, —
И под лику­ю­щий плеск еще неис­кус­ных ладо­ней
Юно­шам царь пода­ет знак к похи­ще­нию жен.
Все сры­ва­ют­ся с мест, нетер­пе­нье кри­ка­ми выдав,
Каж­дый добы­чу свою жад­ной хва­та­ет рукой.
Слов­но голуб­ки от клю­ва орла летят врас­сып­ную,
Слов­но овеч­ка бежит, хищ­ных завидя вол­ков,
Так под напо­ром муж­чин задро­жа­ли сабин­ские девы:
Схлы­нул румя­нец с лица, тре­пет объ­ем­лет тела.
Страх оди­на­ков во всех, но у каж­дой по-сво­е­му виден:
Эта воло­сы рвет, эта упа­ла без сил,
Эта в сле­зах, но мол­чит, эта мать при­зы­ва­ет, но тщет­но,
Эта нема, эта в крик, та цепе­не­ет, та в бег.
Вот их ведут чере­дой, добы­чу любов­но­го ложа,
И от испу­га в лице мно­гие даже милей.
Если иная из них отби­ва­лась от власт­но­го дру­га —
Он на руках ее нес, к жар­ко­му серд­цу при­жав,
Он гово­рил: «Не пор­ти очей про­лив­ны­ми сле­за­ми!
Чем для отца твоя мать, будешь и ты для меня».
Ромул, ты для бой­цов наи­луч­шую добыл награ­ду;
Дай такую и мне — тот­час пой­ду вое­вать!
Как же тут не ска­зать, что кра­сот­кам опас­ны теат­ры
С тех зна­ме­ни­тых вре­мен и до сего­дняш­них пор?
Небес­по­лез­ны тебе и бега ска­ку­нов бла­го­род­ных —
В емком цир­ке Амур мно­го нахо­дит удобств.
Здесь не при­дет­ся тебе раз­го­ва­ри­вать зна­ка­ми паль­цев
И не при­дет­ся ловить тай­ные взгляды в ответ.
Здесь ты хоть рядом садись, и никто тебе сло­ва не ска­жет,
Здесь ты хоть боком при­жмись — не уди­вит­ся никто.
Как хоро­шо, что сиде­нья узки, что нель­зя не тес­нить­ся,
Что доз­во­ля­ет закон тро­гать кра­са­виц, тес­нясь!
Здесь-то и надо искать зацеп­ки для вкрад­чи­вой речи,
И ниче­го, коли в ней пош­лы­ми будут сло­ва:
Чьи это кони, спро­си у сосед­ки с при­твор­ным вни­ма­ньем;
Еже­ли хлопнет коню, хло­пай за нею и сам;
А как потя­нут­ся лики богов и меж ними Вене­ра —
Хло­пай и рук не щади, сла­вя свою гос­по­жу.
Если деви­це на грудь неча­ян­но сядет пылин­ка —
Эту пылин­ку с нее береж­ным паль­цем стрях­ни.
Если пылин­ки и нет — все рав­но ты стрях­ни ее неж­но,
Ведь для заботы такой вся­че­ский повод хорош.
Если до самой зем­ли у кра­сот­ки скользнет покры­ва­ло —
Ты под­хва­ти его край, чтоб не запач­ка­ла пыль:
Будешь воз­на­граж­ден — увидишь милые нож­ки,
И ни за что упрек­нуть дева не смо­жет тебя.
Кро­ме того, последи, чтоб никто из зад­не­го ряда
В спи­ну ее не тол­кал гру­бым коле­ном сво­им.
Мелочь милее все­го! Как часто полез­но подуш­ку
Под локоток под­ло­жить для утом­лен­ной руки
Или же, веер рас­крыв, на сосед­ку пове­ять про­хла­дой,
Или поста­вить к ногам вогну­тый валик ска­мьи.
Бла­го­при­я­тен и цирк нача­лу любов­ных под­хо­дов —
Бла­го­при­я­тен и шум воз­ле пес­ча­ных арен.
Здесь над кро­ва­вым пес­ком вою­ет и отрок Вене­ры —
Мет­ко он ранит серд­ца тем, кто на раны глядит.
Заго­во­рить, кос­нуть­ся руки, попро­сить объ­яв­ле­нье,
Спор пред­ло­жить об заклад, кто из бой­цов победит, —
Тут и почув­ст­ву­ешь ты, как тре­пе­щет стре­ла в тво­ем серд­це,
Тут-то из зри­те­ля сам ста­нешь участ­ни­ком игр.
А вспо­ми­нать ли о том, как Цезарь явил нам мор­скую
Бит­ву пер­сид­ских судов и кек­ро­пий­ских судов,
Как от закат­ных морей до восточ­ных морей соби­ра­лись
Юно­ши с дева­ми в Рим, разом вме­стив­ший весь мир?
Кто в подоб­ной тол­пе не нашел бы пред­ме­та жела­ний?
Мно­гих, мно­гих, увы, приш­лый изму­чил Амур.
Ныне же Цезарь ведет пол­ки на окра­и­ны мира,
Ныне и даль­ний ему будет поко­рен Восток!
Жди рас­пла­ты, пар­фя­нин! Ликуй­те, пав­шие с Крас­сом!
Сни­мет­ся с рим­ских орлов вар­вар­ской вла­сти позор.
Мсти­тель грядет, с юных пор обе­щаю­щий быть пол­ко­вод­цем,
Маль­чик пра­вит вой­ну — долг не маль­чи­ше­ских лет.
Роб­кие души, боже­ст­вен­ных лет не счи­тай­те по паль­цам —
В Цеза­рях доб­лесть цве­тет рань­ше рас­цвет­ной поры.
Дар небес­ный в душе про­буж­дать­ся уме­ет до сро­ка,
И не пре­гра­да ему — леность мед­ли­тель­ных лет.
Ново­рож­ден­ный тиринф­ский герой, двух змей уду­шая,
И в колы­бе­ли сво­ей сыном Юпи­те­ра был;
Вакх и поныне юнец — каким же юнцом он когда-то
Индию в стра­хе поверг под побеж­даю­щий тирс?
Годы и сча­стье отца в тво­ем начи­на­нии, отрок,
Годы и сча­стье отца будут в победе тво­ей.
Имя такое нося, ты не можешь начать по-ино­му:
Ныне ты юно­шам вождь, будешь и стар­цам вождем.
Бра­тья есть у тебя — ото­мсти же за брат­ние раны,
Есть отец у тебя — отчее пра­во блюди.
Твой и отчиз­ны отец тебе дове­ря­ет ору­жье —
Твой и оте­че­ства враг вырвал свой трон у отца:
Копья сынов­ней люб­ви про­тив стрел пре­ступ­ных нече­стий
В бой Спра­вед­ли­вость ведет, Вер­но­сти зна­мя под­няв.
Гибель­но дело пар­фян — да будет им гибель­на бит­ва!
Пусть заре­вою стра­ной вождь мой пора­ду­ет Рим!
Марс-отец и Цезарь-отец, бла­го­дат­ст­вуй­те сыну!
Оба вы боги для нас — сущий и буду­щий бог.
Я пред­ре­каю, победа близ­ка, и об этой победе
Петь мне обет­ную песнь в гром­кую сла­ву твою!
Встав пред пол­ка­ми, пол­ки ты мои­ми при­ве­тишь сло­ва­ми —
Толь­ко бы эти сло­ва были достой­ны тебя!
Груди рим­ских мужей вос­пою и пар­фян­ские спи­ны
И с обра­щен­ных коней стре­лы, разя­щие вспять.
(Ты, побеж­дая, бежишь — что же делать, тер­пя пора­же­нье?
Знак недоб­рый дает Марс для лука­вых пар­фян!)
Ста­ло быть, будет и день, когда в золо­том оде­я­нье
На бело­снеж­ных конях в луч­ший ты дви­нешь­ся путь,
А пред тобой пове­дут вождей с цепя­ми на шеях,
Чтобы при­выч­ный побег их, побеж­ден­ных, не спас.
Будут на это смот­реть моло­дые муж­чи­ны и жены,
Всем рас­то­пит серд­ца этот бла­жен­ней­ший день.
Спро­сит иная из них, каких госуда­рей про­во­дят,
Спро­сит, какие несут обра­зы рек или гор, —
Тот­час на всё отве­чай, отве­чай, не дождав­шись вопро­са;
Если не зна­ешь и сам, то гово­ри все рав­но.
Вот, ска­жи, в камы­шо­вом вен­ке Евфрат пол­но­вод­ный,
Вот, пред­по­ло­жим, и Тигр в гри­ве лазур­ных волос;
Это армян­ская рать, это пер­сы, потом­ки Данаи,
Этот город сто­ял в ахе­ме­нид­ской зем­ле,
Это вождь, а это дру­гой, а зовут его так-то.
Можешь — так прав­ду ска­жи, нет — сочи­ни посклад­ней.

Зва­ный обед — тоже слав­ная вещь для любов­ных под­хо­дов,
И не еди­ным вином он при­вле­ка­ет муж­чин.
Часто и здесь, за рога ухва­тив, охме­лен­но­го Вак­ха
Неж­ной сво­ею рукой кло­нит баг­ря­ный Амур.
Брыз­ги вина увлаж­ня­ют пер­на­тые кры­лья Аму­ра —
И оста­ет­ся летун, отя­желев, на пиру;
Влаж­ны­ми кры­лья­ми бьет, росу отря­сая хмель­ную,
Но и от этой росы страж­дут люд­ские серд­ца.
В вин­ном пылу дозре­ва­ет душа до любов­но­го пыла,
Тяж­кое бре­мя забот тает в обиль­ном вине,
Смех родит­ся в устах, убо­гий ста­но­вит­ся гор­дым,
Скорбь отле­та­ет с души, схо­дят мор­щи­ны со лба,
Хит­рость бежит перед божьим лицом, рас­кры­ва­ют­ся мыс­ли,
Чисто­сер­де­чье зву­чит, ред­кое в нынеш­ний век.
Тут-то наши серд­ца и быва­ют добы­чей кра­са­виц,
Ибо Вене­ра в вине пла­ме­нем в пла­ме­ни жжет.
Помни, одна­ко, что здесь, в обман­чи­вом све­те лам­па­ды,
Ночью, с хмель­ной голо­вой труд­но ценить кра­соту.
Ведь не слу­чай­но Парис лишь днем и под сол­неч­ным небом
Мол­вил, богинь рас­смот­рев: «Луч­шая — Матерь Люб­ви!»
Ночь бла­го­склон­на, она при­кры­ва­ет любые изъ­я­ны,
Ночью любую из дев мож­но кра­са­ви­цей счесть.
О дра­го­цен­ных кам­нях, о кра­шен­ной пур­пу­ром тка­ни
И о деви­чьей кра­се толь­ко при солн­це суди.

Пол­но! как пере­честь все места для любов­ной охоты?
Лег­че исчис­лить песок на побе­ре­жье мор­ском!
Что уж мне гово­рить о Бай­ях и бай­ских купа­ньях,
Где от горя­чих клю­чей сер­ные дышат пары?
Мно­гие, здесь побы­вав, уно­сят сер­деч­ные раны:
«Нет, — они гово­рят, — эта вода не целит!»
А невда­ли от рим­ских хол­мов есть роща Диа­ны,
Цар­ство, где ста­вит царя меч в смер­то­нос­ной руке:
Дева-боги­ня, сама нена­видя Аму­ро­вы стре­лы,
Мно­гих в добы­чу ему и отда­ла и отдаст.

До сих пор лишь о том, где рас­ки­нуть любов­ные сети,
Талия пра­ви­ла речь в беге неров­ных колес.
Вре­мя теперь при­сту­пить к тому, что гораздо важ­нее, —
Как уло­вить для себя ту, что искал и нашел?
Все и повсюду мужи, обра­ти­те умы со вни­ма­ньем
И доб­ро­хот­ной тол­пой слу­шай­те сло­во мое!

Будь уве­рен в одном: нет жен­щин, тебе недо­ступ­ных!
Ты толь­ко сеть рас­пах­ни — каж­дая будет тво­ей!
Смолк­нут ско­рее вес­ной соло­вьи, а летом цика­ды,
А мена­лий­ские псы зай­цев пугать­ся нач­нут,
Неже­ли жен­щи­на станет про­ти­вить­ся лас­ке муж­чи­ны, —
Как ни твер­дит «не хочу», ско­ро захо­чет, как все.
Тай­ная радость Вене­ры мила и юнцу и деви­це,
Толь­ко скром­нее — она, и откро­вен­нее — он.
Если бы нам сго­во­рить­ся о том, чтобы жен­щин не тро­гать, —
Жен­щи­ны сами, кля­нусь, тро­гать бы нача­ли нас.
Тел­ка быка на лугу сама выкли­ка­ет мыча­ньем,
Ржа­ньем кобы­ла сво­им кли­чет к себе жереб­ца.
В нас, муж­чи­нах, куда осто­рож­ней и сдер­жан­ней стра­сти:
Похоть, кипя­щая в нас, пом­нит узду и закон.
Ну, а что же ска­зать о Биб­лиде, кото­рая, бра­та
Греш­ной любо­вью любя, грех свой каз­ни­ла пет­лей?
Мир­ра люби­ла отца не так, как доче­ри любят,
И отто­го-то теперь скры­та под тол­щей коры,
А из-под этой коры бла­го­вон­но теку­щие сле­зы
Нам в аро­ма­те сво­ем пла­чу­щей имя хра­нят.
Было и так: в тени­стых лесах под Идою пас­ся
Бык в чистей­шей шер­сти, ста­да и честь и кра­са.
Мечен­ный тем­ным пят­ном на лбу меж боль­ши­ми рога­ми,
Телом сво­им осталь­ным был он белей моло­ка.
В кнос­ских ста­дах и в кидон­ских ста­дах томи­лись коро­вы
В жаж­де при­нять на кре­стец тяж­кую тушу его.
Бычьей подру­гою стать цари­ца рва­лась Паси­фая —
Рев­но­сти гнев­ной пол­на, телок гна­ла она прочь.
Не о без­вест­ном твер­жу: будь Крит четы­ре­жды лжи­вым,
Ост­ров ста горо­дов не отре­чет­ся, солгав.
Све­жую рвет Паси­фая лист­ву, непри­выч­ной рукою
Соч­ную косит тра­ву и пре­под­но­сит быку.
Ходит за ста­дом она по пятам, поза­быв о супру­ге,
Ибо теперь для нее бык дра­го­цен­ней царя.
Ах, Паси­фая, зачем наде­ва­ешь бога­тые пла­тья?
Пра­во, любов­ник такой этих не ценит богатств.
Надо ли в диких горах при ско­тине о зер­ка­ле думать,
Надо ли этак и так к пряди укла­ды­вать прядь?
Зер­ка­ло ска­жет одно: тебе дале­ко до тели­цы!
Были рога для тебя три­жды желан­ной кра­сой!
Если Минос тебе мил, зачем тебе нужен любов­ник?
Если Минос надо­ел — мужа от мужа ищи.
Нет — как вак­хан­ка под чарой кад­мей­ско­го бога, цари­ца
Мчит­ся в чащи лесов, брач­ный поки­нув покой.
Сколь­ко раз рев­ни­во она смот­ре­ла на тел­ку
И гово­ри­ла: «Зачем мило­му нра­вишь­ся ты?
Как перед ним на лугу ты рез­вишь­ся на трав­ке зеле­ной!
Буд­то уж так хоро­ши эти прыж­ки и скач­ки?»
Так гово­ри­ла она, и тот­час несчаст­ную тел­ку
Прочь веле­ла про­гнать, впрячь при­ка­за­ла в ярмо
Или веле­ла вести к алта­рю для недоб­рых закла­ний,
Чтобы рев­ни­вой рукой радост­но сжать потро­ха.
Сколь­ко сопер­ниц она заре­за­ла небу в уго­ду!
«Пусть, — гово­ри­ла она, — вас он полю­бит таких!»
Как ей хоте­лось Евро­пою стать или сде­лать­ся Ио —
Той, что люби­ма быком, той, что под пару быку.
И дожда­лась, и чре­ва­тою ста­ла в кле­но­вой коро­ве,
И поне­сен­ный при­плод выдал отца сво­его!
Если б дру­гая кри­тян­ка не вспых­ну­ла стра­стью к Фие­сту —
(Ах, как труд­но любить всю свою жизнь одно­го!) —
Феб в колес­ни­це сво­ей с середи­ны небес­но­го сво­да
Вспять к рас­свет­ной заре не повер­нул бы коней.
Дочь, баг­ря­ную прядь похи­тив у спя­ще­го Ниса,
Чрес­ла свои обви­ла поя­сом песьих голов.
Вождь, избе­жав­ший Неп­ту­на в вол­нах и Мар­са на суше,
Пал вели­кий Атрид жерт­вой жесто­кой жены.
Кто не запла­чет, взгля­нув на огонь, пожрав­ший Кре­усу,
И на запят­нан­ный меч мате­рью в дет­ской кро­ви?
Пла­кал Амин­то­ров сын, лишив­ший­ся зре­ния Феникс;
От разъ­ярен­ных коней чистый погиб Иппо­лит;
Ста­рый Финей, не выка­лы­вай глаз у детей непо­вин­ных —
Не на твою ли гла­ву та же обру­шит­ся казнь?
Всё, что дела­ет жен­щи­на, — дела­ет, дви­жи­ма стра­стью.
Жен­щи­на жар­че муж­чин, боль­ше безу­мия в ней.
Будь же сме­лей — и надеж­ды свои воз­ла­гай на любую!
Верь, что из тыся­чи жен не усто­ит ни одна.
Та усто­ит, та не усто­ит, но вся­кой при­ят­но;
Если и вый­дет про­счет — это ничем не гро­зит.
Толь­ко откуда же быть про­сче­ту, когда повсе­люд­но
Новая радость милей, сла­ще чужое доб­ро?
Каж­дый зна­ет: на поле чужом уро­жай пол­но­вес­ней,
И у сосед­ских коров дой­ное вымя пол­ней.

Но поза­боть­ся спер­ва зару­чить­ся под­мо­гой слу­жан­ки,
Чтоб до хозяй­ки достичь более лег­ким путем.
Вызнай, вправ­ду ли ей гос­по­жа дове­ря­ет сек­ре­ты,
Точ­но ли слу­жит она тай­ных пособ­ни­цей игр.
Просьб для нее не жалей, не жалей для нее обе­ща­ний —
Ей ведь помощь не в труд, если захо­чет помочь.
Вре­мя ука­жет она, когда серд­це хозяй­ки доступ­ней
(Вре­мя есть для все­го, так и вра­чи гово­рят).
Это быва­ет, когда нали­ва­ет­ся радо­стью серд­це,
Слов­но в широ­ких полях колос, обиль­ный зер­ном:
Радо­сти пол­ная грудь, ника­ким не стес­нен­ная горем,
Льсти­вой Вене­ре сама нед­ра свои рас­пахнет.
Троя в суро­вые дни защи­ща­лась, мечей не жалея, —
Троя в весе­лье души сте­ны рас­кры­ла коню.
Серд­це доступ­но еще и тогда, когда чув­ст­ву­ет зависть:
Взять над сопер­ни­цей верх сред­ство кра­са­ви­це дай!
Пусть поут­ру, над при­чес­кой трудясь, хозяй­ке слу­жан­ка
Ска­жет несколь­ко слов — парус в под­мо­гу вес­лу,
Пусть, глу­бо­ко вздох­нув, она поти­хонь­ку про­шеп­чет:
«Вряд ли суме­ла бы ты мерой за меру воздать!»
Пусть порас­ска­жет потом о тебе с убеж­даю­щим жаром,
И покля­нет­ся, что ты гиб­нешь от страст­ной люб­ви.
Толь­ко уж тут торо­пись, лови сво­им пару­сом ветер, —
Тает, как лед на жаре, от про­мед­ле­ния гнев.
Ты меня спро­сишь, не взять ли тебе заод­но и слу­жан­ку?
Мож­но и это, но здесь риск непо­мер­но велик.
Это ей может при­дать, но и может уба­вить усер­дья —
Та для сво­ей гос­по­жи трудит­ся, та для себя.
Слу­чай реша­ет успех; пусть сча­стье сопут­ст­ву­ет сме­лым, —
Все-таки я бы не стал в этом пус­кать­ся на риск.
Я не хочу увле­кать моло­дых на кру­чи и в без­дны,
Я не собью их с пути, дав нена­деж­ный совет.
Если, одна­ко, по нра­ву тебе пособ­ни­ца ваша
Не за услу­ги одни, а и при­го­жим лицом, —
Все же спер­ва овла­дей гос­по­жой, а потом уж слу­жан­кой:
Не подо­ба­ет с рабынь служ­бу Вене­ре начать.
Дам один лишь совет (коли веришь ты нашей нау­ке,
И не при­хо­дит­ся мне на ветер речи бро­сать):
Взяв­шись за дело — иди до кон­ца! Без­опа­сен свиде­тель,
Если свиде­тель и сам делит с тобою вину.
Пти­ца не пустит­ся в лёт, когда кры­лья схва­че­ны кле­ем;
Труд­но из лов­чих сетей выход най­ти каба­ну;
Рыба, пора­нясь крюч­ком, уже рыба­ка не мину­ет;
Точ­но так же и ты дол­жен, начав, победить.
А сови­нов­ни­цей став, она уж тебе не изме­нит
И о сво­ей гос­по­же вся­кую весть сооб­щит.
Толь­ко скры­вать­ся умей! Чем более скрыт твой сообщ­ник,
Тем о подру­ге тво­ей боль­ше удаст­ся узнать.

Тот не прав, кто решит, что уме­нье рас­счи­ты­вать вре­мя
Будет полез­но в трудах лишь мужи­ку с моря­ком.
Как не во вся­кую пору поля при­ни­ма­ют Цере­ру
И по зеле­ной волне полая мчит­ся ладья,
Так и неж­ных девиц пле­нять не все­гда без­опас­но —
Вовре­мя выбран­ный срок дол­жен доста­вить успех.
День ли рож­де­нья кра­са­ви­цы, день ли, когда кален­дар­ный
Празд­ник Вене­ры идет Мар­со­ву меся­цу вслед,
Или когда напо­каз вме­сто древ­них убо­гих фигу­рок
Выста­вит празд­нич­ный цирк пыш­ную рос­кошь царей, —
Эти дни не твои: для тебя они — зим­ние бури,
И вос­хож­де­нье Коз­лят, и нис­хож­де­нье Пле­яд,
Повре­ме­ни, а не то, не вовре­мя вве­рив­шись морю,
Еле удер­жит рука щеп­ки раз­би­той кор­мы.
Бла­го­при­ят­ней все­го для тво­их начи­на­ний пла­чев­ный
День, когда потек­ла в Аллии рим­ская кровь,
Или когда в семи­днев­ный черед все дела зати­ха­ют,
И пале­стин­ский еврей чтит свой заве­щан­ный день.
Наобо­рот, дни рож­де­нья и про­чие сро­ки подар­ков —
Это в уде­ле тво­ем самые чер­ные дни.
Как ни упрямь­ся дарить, а она сво­его не упу­стит:
Жен­щи­на сред­ство най­дет страст­ных муж­чин обо­брать.
Вот раз­нос­чик при­шел, раз­ло­жил перед нею това­ры,
Их пере­смот­рит она и повер­нет­ся к тебе,
«Выбе­ри, — ска­жет, — на вкус, посмот­рю я, каков ты раз­бор­чив»,
И поце­лу­ет потом, и про­вор­ку­ет: «Купи!»
Ска­жет, что это­го ей доволь­но на дол­гие годы, —
Нуж­ную вещь про­да­ют, как же ее не купить?
Еже­ли денег, мол, нет при себе — попро­сит рас­пис­ку,
И поза­виду­ешь ты тем, кто писать не учен.
Ну, а что, коли в год она два­жды и три­жды родит­ся
И при­но­ше­ния ждет на име­нин­ный пирог?
Что, коли пла­чет она и твер­дит сквозь при­твор­ные сле­зы,
Что поте­ря­ла на днях с кам­нем серь­гу из ушка?
Любят про­сить на срок, а в срок воз­вра­щать не уме­ют —
Ни тебе денег назад, ни тебе лас­ки в обмен.
Нет, даже если бы сто я имел язы­ков и гор­та­ней,
Я бы исчис­лить не смог хит­рых нече­стий блуд­ниц.

Вос­ку на глад­кой дощеч­ке ты пер­во­му выска­жешь душу,
Воск для тебя меж глу­бин вер­ный нащу­па­ет брод.
Вос­ку льсти­вые вверь сло­ва и влюб­лен­ные речи —
Что есть сил, умо­ляй, делу моль­бы не вредят:
Гек­то­ра выдал Ахилл, моль­бам усту­пая При­а­ма,
Боги сми­ря­ют свой гнев, смерт­ным вни­мая моль­бам.
И не жалей обе­ща­ний: они ведь нима­ло не сто­ят —
Пра­во, каж­дый бед­няк этим това­ром богат.
Тот, кто пове­рил хоть раз, неустан­но пита­ет надеж­ду:
Лжи­ва боги­ня надежд, но без нее не про­жить.
Если при­нес ты пода­рок — тебя уже может и бро­сить
Жен­щи­на: взя­тое — с ней, и не упу­ще­на дань.
Если же ты не при­нес — будет ждать и наде­ять­ся будет:
Так над бес­плод­ной зем­лей доль­ше томит­ся мужик,
Так про­иг­рав­ший игрок сно­ва ста­вит, и сно­ва теря­ет,
И про­сти­ра­ет опять жад­ные руки к игре.
Вот зада­ча, вот труд: без подар­ка добить­ся успе­ха!
Жен­щи­на, дав и не взяв, даст и опять и опять.
Так посы­лай же пись­мо, умо­ля­ю­щей пол­ное лести, —
Пер­вой раз­вед­кой души труд­ный нащу­пы­вай путь.
Ябло­ко с тай­ным пись­мом обма­ну­ло когда-то Кидиппу
И уло­ви­ло ее в сеть ее соб­ст­вен­ных клятв.

Рим­ские юно­ши, вам гово­рю: не гну­шай­тесь нау­кой
Той, что учит в суде роб­ких дру­зей защи­щать!
Ибо не толь­ко народ, не толь­ко судья и сена­тор,
Но и подру­га твоя сдаст­ся на крас­ную речь.
Будь, одна­ко, не прост, хра­ни про себя свою силу,
Не допус­кай на пись­ме веле­ре­чи­вых сло­вес.
Кто, коли он не глу­пец, перед милой витий­ст­во­вать станет?
Часто един­ст­вен­ный звук может родить непри­язнь.
Будь убеди­те­лен, лас­ко­вым сде­лай при­выч­ное сло­во,
Буд­то не воск гово­рит — сам ты бесе­ду­ешь с ней.
Если не при­мет пись­ма и воро­тит его, не читая,
Ты не лишай­ся надежд: будешь упор­ней — про­чтет.
Толь­ко со вре­ме­нем бык норо­ви­стый при­тер­пит­ся к плу­гу.
Толь­ко со вре­ме­нем конь жест­кую при­мет узду;
Пер­стень желез­ный, и тот за годы сотрет­ся на паль­це,
И заост­рен­ный сош­ник сто­чит за годы зем­ля;
Что есть твер­же ска­лы, что мяг­че теку­чей води­цы?
А ведь и твер­дый утес мяг­кая кап­ля дол­бит.
Будь тер­пе­лив, и ты победишь самое Пене­ло­пу —
Позд­но пал Или­он, позд­но, а все-таки пал.
Если про­чтет, а отве­та не даст, — подо­жди, не наси­луй:
Ты при­учи ее глаз к чте­нию лас­ко­вых строк.
Та, что хочет читать, захо­чет потом и отве­тить —
Всюду своя череда, всё совер­ша­ет­ся в срок.
Или, быть может, она пона­ча­лу отве­тит суро­во,
Вес­ко тебе запре­тит пись­ма­ми ей доку­чать?
Знай: боит­ся она послу­ша­нья и ждет ослу­ша­нья, —
Будь же настой­чив и тверд — цель от тебя не уйдет!
Если твоя гос­по­жа, полу­ле­жа в откры­тых носил­ках,
Будет по ули­це плыть, ты подой­ди невзна­чай;
Но чтобы речи твои не попа­ли в недоб­рое ухо,
Ты поста­рай­ся их смысл скрыть в дву­языч­ный намек.
Если же празд­ной сто­пой под про­стор­ной она колон­на­дой
Бро­дит, то с ней заод­но вре­мя свое уби­вай.
То впе­ред забе­ги, то сту­пай по пятам неот­ступ­но,
То приот­стань, то опять ско­ро­го шагу при­бавь;
Вре­мя от вре­ме­ни будь на дру­гой сто­роне колон­на­ды,
Чтоб ока­зать­ся потом с нею бок о бок опять.
Не допу­сти, чтоб она без тебя кра­со­ва­лась в теат­ре —
Будь в полу­круг­лых рядах там же, где будет она;
Там и любуй­ся, там и дивись на нее без поме­хи,
Взгляда­ми с ней гово­ри, зна­ка­ми дай себя знать,
Хло­пай в ладо­ши, когда пля­сун пред­став­ля­ет деви­цу,
Хло­пай, когда лицедей изо­бра­жа­ет любовь;
Встанет она — встань и ты; сидит — не тро­гай­ся с места;
Вре­мя свое уби­вай так, как пока­жет она.

Толь­ко не взду­май завить себе куд­ри кале­ным желе­зом
Или по голе­ням ног едкою пем­зой прой­тись:
Это оставь кори­бан­там, кото­рые матерь Кибе­лу
В диких напе­вах сво­их сла­вят фри­гий­ским вытьем.
Мужу небреж­ность к лицу. Похи­тил Тесей Ари­ад­ну,
Не укра­шая вис­ков при­кос­но­ве­ньем щип­цов;
Фед­ре мил Иппо­лит, хотя Иппо­лит и не щеголь;
Сам лес­ной Адо­нис дорог богине люб­ви.
Будь лишь опря­тен и прост. Зага­ром на Мар­со­вом поле
Тело покрой, под­бе­ри чистую тогу под рост,
Мяг­кий ремень баш­ма­ка застег­ни нержа­вою пряж­кой,
Чтоб не бол­та­лась нога, слов­но в широ­ком меш­ке;
Не без­образь сво­ей голо­вы неуме­лою стриж­кой —
Воло­сы и боро­да тре­бу­ют лов­кой руки;
Ног­ти пусть не тор­чат, окайм­лен­ные чер­ною гря­зью,
И ни один не глядит волос из полой нозд­ри;
Пусть из чисто­го рта не пахнет несве­же­стью тяж­кой
И из под­мы­шек тво­их стад­ный не дышит козел;
Все осталь­ное оставь — пус­кай этим тешат­ся дев­ки
Или, Вене­ре назло, ищут муж­чи­ны муж­чин.
Пол­но: Вакх при­зы­ва­ет пев­ца! Он тоже влюб­лен­ным
Друг, и пла­мя люб­ви с пла­ме­нем Вак­ха срод­ни.
Кнос­ская дева блуж­да­ла, без сил, в пес­ках незна­ко­мых,
Там, где у Дий­ской ска­лы хле­щет мор­ская вол­на,
Как была, в чем спа­ла, рас­пу­стив­шая склад­ки туни­ки,
Русых волос не покрыв, голой ногою сколь­зя,
В вол­ны глу­хие кри­ча­ла жесто­ко­го имя Тесея,
Горь­ким тер­за­ла дождем неж­ную кожу ланит;
Кри­ки нес­лись, и сле­зы лились, но и сле­зы и кри­ки
Деве были к лицу: пре­лесть была и в сле­зах.
Вновь и вновь уда­ряя ладо­ня­ми в неж­ные груди,
«Бро­сил невер­ный меня! Бро­сил! — твер­ди­ла она. —
Как мне быть? Как мне быть?» Вдруг гря­ну­ли буб­ны по ска­ту
Бере­га, вдруг зазву­чал в буй­ных ладо­нях ким­вал;
Ужа­сом дева пол­на, смол­ка­ет, не кон­чив­ши сло­ва,
Замер вздох на устах, крас­ка сбе­жа­ла со щек.
Видит: мим­ал­ло­ниды заки­ну­ли куд­ри за пле­чи,
Видит: сати­ры бегут, богу пред­ше­ст­вен­ный сонм,
Видит: ста­рец нетрез­вый, Силен, на уста­лом ослен­ке
Еле сидит и рукой пряди отво­дит со лба;
Он за вак­хан­ка­ми, те — от него убе­га­ют и драз­нят,
И неуме­лый седок, не совла­дав­ши с ослом,
Вдруг соскольз­нув с длин­но­ухо­го, пада­ет вниз голо­вою, —
Хором сати­ры кри­чат: «Встань, поды­май­ся, отец!»
И нако­нец, золо­тою уздой уздаю­щий тиг­ров,
Сам в вино­град­ном вен­це свет­лый явля­ет­ся бог.
Ни кро­вин­ки, ни Тесея, ни голо­са в деве —
Три­жды рвет­ся бежать, три­жды от стра­ха застыв.
Вся дро­жит, как под вет­ром дро­жит сухая былин­ка,
Как над болот­ной водой влаж­ный тре­пе­щет трост­ник.
Бог гла­сит: «Это я, вер­ней­ший друг и забот­ник!
Дева, страх поза­будь: Вак­ху ты будешь женой!
Небо — брач­ный мой дар: звездой про­си­я­ешь на небе,
Путь в ночи кораб­лям Крит­ский ука­жет Венец».
Мол­вив, шаг­нул с колес­ни­цы, чтоб не были страш­ны пуг­ли­вой
Тиг­ры, и божью сто­пу напе­чат­лел на пес­ке,
И, обес­си­лен­ную при­жав ее к мощ­но­му лону,
Взнес ее ввысь на руках все­по­беж­даю­щий Вакх.
Те Гиме­нея поют, эти Эвия, Эвия сла­вят —
И на свя­щен­ном одре дева и бог сопряг­лись.
Вот пото­му-то, когда на сто­ле — воз­ли­я­ния Вак­ху,
А за сто­лом воз­ле­жит жен­щи­на рядом с тобой,
Богу ноч­но­му молись, молись Ник­те­лий­ским свя­ты­ням,
Чтобы твоя голо­ва не пому­ти­лась вином.
Тут-то тебе и дано о мно­гом ска­зать неза­мет­но,
Чтобы она поня­ла: ска­за­но это о ней;
Тут-то вином и чер­тить на сто­ле гово­ря­щие зна­ки,
Чтобы тво­ей гос­по­же знать, чья она гос­по­жа;
Взгляда­ми взглядов искать, изъ­яс­ня­ясь их пла­мен­ным блес­ком —
Часто немые гла­за крас­но­ре­чи­вее уст.
Тронет ли чашу губа­ми она, пере­й­ми эту чашу
И за кра­са­ви­цей вслед с той же при­губь сто­ро­ны;
Если к како­му кус­ку она потя­нет­ся паль­цем,
Ты, потя­нув­шись за ней, руку рукою задень.
Кро­ме того, не забудь и понра­вить­ся мужу подру­ги —
Станет полез­нее он, сде­лав­шись дру­гом тво­им:
Если по жре­бию пьешь — усту­пи ему первую долю
И со сво­ей голо­вы дай ему пер­вый венок,
Пусть ему пер­вым нальют, будь он выше тебя или ниже,
Что бы он ни ска­зал — с лег­кой готов­но­стью вторь.
Самый испы­тан­ный путь — обма­ны­вать мни­мою друж­бой
(Все же опас­ность таит даже испы­тан­ный путь):
Имен­но так и делец, пре­вы­шая свое пол­но­мо­чье,
Боль­ше берет на себя, чем дове­ря­лось ему.
Мера есть и питью — ука­зать ее вовсе не труд­но:
Пусть голо­ва и нога будут послуш­ны тебе!
Боль­ше все­го бере­гись за вином зате­вать пере­бран­ку,
Бой­ся волю давать рву­щим­ся к бою рукам:
Еври­ти­он нашел себе смерть в нера­зум­ной попой­ке, —
Нет, за сто­лом и вином лег­кая рез­вость милей.
Пой, коли голос хорош, пля­ши, коли руки кра­си­вы, —
Всем, чем можешь пле­нить, тем и ста­рай­ся пле­нить.
Истое пьян­ство вредит, но мни­мое даже полез­но:
Пусть запле­тет­ся язык, пусть зале­пе­чет­ся речь, —
Что б ты теперь ни ска­зал и ни сде­лал не в меру рети­во —
Все для тебя не в упрек: ска­жут, винов­но вино.
«Бла­го люби­мой моей и бла­го люби­мо­му ею!» —
Так гово­ри, а в уме: «Чтоб ему сдох­нуть!» — добавь.
Но покида­ют застоль­ни­ки стол, рас­хо­дясь мно­го­люд­но;
Тут-то сама суе­та под­ступ к кра­са­ви­це даст.
Вдвинь­ся в тол­пу, про­бе­рись к кра­са­ви­це, слов­но слу­чай­но,
Паль­ца­ми ста­на кос­нись, ногу ногою задень.
Вот когда вре­мя начать раз­го­вор! И Вене­ра и Слу­чай —
Оба помо­гут тебе; Стыд неоте­сан­ный, прочь!
Здесь тво­е­му крас­но­ре­чью не надоб­ны наши сове­ты,
Толь­ко сумей захо­теть — сра­зу же ста­нешь речист.
С ролью влюб­лен­но­го сладь, сло­ва­ми яви свои раны,
Хит­рость любую най­ди — пусть лишь пове­рит она.
Это нетруд­но: ведь каж­дая мнит, что люб­ви она сто­ит;
Даже и та, что дур­на, верит в свою кра­соту.
Часто быва­ло: при­твор­но любя, при­твор­щик влюб­лял­ся,
Взяв­шись казать­ся таким, впрямь ста­но­вил­ся таков.
Так не таи­те же, девуш­ки, зла на муж­ское при­твор­ство —
Из повсе­час­ной игры часто рож­да­ет­ся страсть.
Ты же, о юно­ша, вкрад­чи­вой речью под­та­чи­вай серд­це,
Как неустан­но река точит навис­ший обрыв.
Не уста­вай вос­хва­лять лицо ее, воло­сы, руки,
Паль­цев тон­ких изгиб, нож­ки-малют­ки сле­док.
Слы­шать хва­лу сво­ей кра­со­те и стыд­ли­вая рада:
Каж­дая соб­ст­вен­ный вид ценит пре­вы­ше все­го.
Раз­ве Юноне и раз­ве Пал­ла­де не стыд­но досе­ле,
Что на Фри­гий­ской горе не пред­по­чел их Парис?
Слы­ша себе похва­лу, и пав­лин свои перья рас­пу­стит,
А ута­ишь похва­лу — он ута­ит кра­соту.
Даже раз­уб­ран­ный конь на скач­ках несет­ся быст­рее,
Слы­ша, как пле­щет тол­па, шею и гри­ву хва­ля.
Будь в обе­ща­ньях нескуп — обе­ща­нья пле­ня­ют кра­са­виц.
Все­ми бога­ми божись, лишь бы дове­рья достичь!
Сам Юпи­тер с небес улы­ба­ет­ся клят­вам влюб­лен­ных
И раз­ве­ва­ет их вмиг взма­хом Эоло­вых крыл.
Даже сти­гий­ской водой сам Юпи­тер божил­ся Юноне, —
Лож­ным клят­вам не чужд, лож­ным он клят­вам не мстит.
Выгод­ны боги для нас — коли выгод­ны, будем в них верить,
Ста­нем на древ­ний алтарь и воз­ли­вать и кадить.
Боги не празд­ны, они не сты­нут в дре­мот­ном покое, —
Боги над теми блюдут, кто доб­ро­нрав­но живет.
Долг не жалей­те пла­тить, дого­вор стра­ши­тесь нару­шить,
Душу хра­ни­те от лжи и от убий­ства ладонь, —
Лишь за одно нака­за­ния нет: обма­ны­вать жен­щин.
Здесь и толь­ко здесь вер­ность стыд­ней, чем обман.
Будем невер­ны невер­ным! Пус­кай нече­сти­вое пле­мя,
С хит­ро­стью вый­дя на нас, в свой же силок попа­дет.
Есть рас­сказ: девять лет лежал пло­до­нос­ный Еги­пет
Сух, и не падал с небес дождь, оро­шая посев.
Фра­сий при­шел к Буси­риду и мол­вил: «Смяг­чит­ся Юпи­тер,
Если при­ше­лец про­льет кровь на его алта­ре».
Тот­час в ответ Буси­рид: «Ты сам и падешь, чуже­зе­мец,
Пер­вою жерт­вой богам ради желан­ной воды».
Сжег Фала­рид в жесто­ком быке Перил­ло­во тело,
И зло­по­луч­ный тво­рец пищей тво­ре­нию стал.
Прав Буси­рид, и прав Фала­рид! Закон всех зако­нов:
Кто зло­умыс­лил смерть — сам этой смер­тью умрет.
Пусть же теперь поде­лом веро­лом­ных каз­нит веро­лом­ство;
Муча­ясь, же