О верности свидетельствуем мы…
Пустыни азиатские холмы,
И пыль путей, и мертвый прах песка,
И странствия великая тоска.
Пустая ночь ползет из края в край,
Но есть ночлег и караван-сарай,
Дикарский отдых, первобытный кров
И древнее мычание коров.
Блаженная земная суета —
Мычание домашнего скота.
Скорей гадай, шагая на огонь,
Чей у столба уже привязан конь?
Кого сегодня вздумалось судьбе
Послать ночным товарищем тебе?
Перед тобой из душной темноты
Встают его простейшие черты —
И пыль путей, и мертвый прах песка
На рваных отворотах пиджака.
Закон пустыни ясен с давних пор:
Два человека — длинный разговор.
Куда ведет, однако, не слепа,
Его мужская трезвая тропа?
О чем имеют право говорить
Работники, присевшие курить,
Пока война идет во все концы
И Джунаида-хана молодцы
Еще несут на уровне плеча
Английскую винтовку басмача?
Он говорит сквозь волны табака:
«Порою, парень, чешется рука.
Пустыня спит, пески ее рябят,
А мне бы взвод отчаянных ребят,
И на бандита вдоль Аму-Дарьи
Уже летели б конники мои!..»
Я посмотрел на рваные слегка
Косые отвороты пиджака, —
Там проступали, как пятно воды,
Петлиц кавалерийские следы.
Я говорю:
«Продолжим план скорей…
Сюда бы пару горных батарей,
Чтоб я услышал, как честят гостей
По глинобитным стенам крепостей,
Как очереди пушечных гранат
Во славу революции гремят».
Мы встали с мест, лукавить перестав,
Начальствующий армии состав,
И каждый называл наверняка,
Как родину, название полка.
Мы встали, сердце верностью грузя, —
Красноармейцы, конники, друзья, —
Мы вспоминали службу наших дней,
Товарищей, начальников, коней.
Республики проверенный запас!
На всех путях Союза сколько нас,
Работников, сквозь холода и зной
Раскиданных огромною страной
От моря к морю, от песка к песку.
Мы только в долгосрочном отпуску,
Пока она не позовет на бой,
Пока бойцы не встанут за тобой.
И повторяет воинский билет,
Что это отпуск. Увольненья нет.