Начинаю как будто с нуля,
Как костёр новый стих разжигая –
Неустойчива дыма струя:
То слабеет, почти пропадая,
То взлетает с огнём пополам,
Слов незначащих стружку сырую
Обвивая, к опорным словам
Подбираясь наощупь, вслепую.
Животворного ветра порыв
Никогда не бывает в излишке
И словам, обещающим взрыв,
И под лапником зреющей вспышке.
Рухнет мир… Новоявленный Ной –
Словознатец пытливый, отыщет
Слов останки под толщей земной
На оставленном мной костровище.
* * *
Есть веко у каждого века,
Что в свой поднимается час
И смотрит век на человека,
На каждого смотрит из нас.
Глядит неподкупное око,
Свой взор отводить не спеша,
И чья-то в смятеньи глубоком
Испуганно смотрит душа
Встревоженной выстрелом птицей,
Понять не успевшей ещё,
Что, может быть, дней вереницы
Внезапно предел сокращён;
Но чудо бывает, бывает:
И листьев шуршат кружева,
И к пирсу волна прибывает,
Как прежде, и птица жива.
Но всё-таки был не напрасен
Ударивший в сердце испуг:
Дороже — размыт или ясен —
Становится солнечный круг,
И как от утраты случайно
Спасённый, глядит человек —
А око, исполнено тайны,
Скрывается веком навек.
ДОЛГОВРЕМЕННАЯ ОГНЕВАЯ…
1.
Придёт взрывник… Всему свой срок…
Разрушен Колизей…
Бетона серого кусок –
Цемент, щебёнка и песок –
Я отнесу в музей.
Дор;г и судеб грозных дней
Немой конгломерат
Напомнит ярче и полней
Святую родственность корней:
Блокада – Ленинград.
Бульдозер нож опустит свой,
И канет в вечность тот
Когда-то бывший огневой
И грозной точкой над Невой
В селе Рыбацком ДОТ.
2.
Долговременная точка…
Точку зрения огня
Защищает оболочка
Из бетона и броня.
Пробуй с фронта, пробуй с тыла
В точку зрения попасть –
И доныне не остыла
Жажда высказаться всласть:
– С точкой зрения Природы
Согласуется закон:
Ослеплённые народы –
Огнедышащий дракон.
Где лавиной вал давилен
Захлестнёт земную твердь –
В каждой клеточке извилин
Ноосферы зреет смерть,
Беспощадной жизни проза
Попирает все права;
Там огонь огню угроза,
Где не действуют слова.
Страшен самопостиженьем
Загоняемый в загон,
Кончит век самосожженьем
Огнедышащий дракон…
Точку зрения приемлю
Зажигающую свет
И вгоняющую в землю
Нож, заточку и кастет.
3.
Я, огневая точка, –
Как вечный часовой;
Не вылиняла строчка,
Простроченная мной.
Меня, из сотен тысяч
Не предавших земли,
Ни подавить, ни выжечь,
Ни выжать не смогли.
Не зарастает метка –
Попал осколок в бровь;
Прочна грудная клетка,
Но что-то ноет вновь.
И чудится порою:
Вновь, словно на войне,
Идут солдаты строем
В полночной тишине.
Идут незримым строем.
Един порыв: — вперёд!
Труба вослед героям
Прощальный марш поёт.
Застава у Славянки
Уходит за спиной –
И встанут спозаранку
Лицом к лицу с войной;
К сражению готовы,
Не ведая о том,
В чьём доме вскрикнут вдовы –
И замолчат потом.
Узка моя бойница,
Но кругозор – широк…
Не кончена страница,
Ещё идёт урок…
Но в празднике народном
Дороже всех наград –
Оставшийся свободным
Блокадный Ленинград.
* * *
Сердце очередью прострочено…
Замерла на бегу река…
Возвращенье домой отсрочено
Не на день, не на год – на века.
Я вернусь в обновлённом времени,
Я прорвусь сквозь завалы лжи,
А пока что крестным знамением
Тень берёзы на мне лежит.
А пока что мои мгновения
Истекают на серый мох,
Отправляюсь для пополнения
Испустивших последний вздох.
От меня не дождутся весточки –
Всё, конечно, поймут и так,
Расплывается зелень веточки,
Словно тронутый ржой пятак.
Для кого теперь это облако
В ярком блеске весёлых спиц? –
То ли где-то вдали, то ль около
Шум прибоя и пенье птиц.
ДОМ ИСТОРИИ
Дому Истории ветхость прилична;к лицу
Букли седой бересты и бумажные свитки,
Чтобы стремились забвения травы к крыльцу
Мягким надбровьем надгробий и каменной плитки.
Значили что эти стёршиеся словеса
Призрачной тенью от тени минувшей эпохи? –
Словно в пустынных покоях слышны голоса
Прежних владельцев – их тихие речи и вздохи.
Что исповедовал череп смеющийся сей,
Так ли был весел и так ли он был беззаботен,
Как на Сенной беспробудно весёлый Евсей –
Шут площадной – безобеден и век безработен.
Солнечный ветер и тонкая звёздная пыль
Лики явлений стирают, не глядя на личность;
В доме Истории с мифами прыгает быль,
В диких прыжках попадая во внеисторичность.
Где ты, История, – очи разверзни свои,
Внемлешь ли толпам людским: их в расщелинах разум
Не принимает на веру уроки твои –
С материками спускается он к дикобразу.
НЕВСКИЙ ПЯТАЧОК
1. Берега Невы
В потёмках до утра
Мерещится подвох:
Вот взмоет ввысь «Ура!..»,
Вот гаркнет «H;nde Hoch!»
И содрогнётся твердь
В который раз уже,
И понесётся смерть
В слепящем кураже.
Страшнее во сто крат
Летящего свинца
Поднявший руку брат
На брата-близнеца.
Сурова память-нить
В суровые века.
Ничто соединить
Не в силах берега –
Ни новые мосты,
Гуманности полны,
Ни новые кресты
На нивах той войны.
2.
Здесь слова замирают в теплынь на лету,
Здесь Нева замедляет движение,
Усмиряя свободной волны маету
И брожение.
Как враги друг на друга глядят берега,
В каждом взгляде – достоинство племени…
Расцепляет двух братцев сестрица-река
Столько времени…
Вот бы звон колокольный над гладью Речной
Пробудил в берегах покаяние,
Но чек; поржавевшей гранаты ручной
Вся – внимание.
Отойти бы гранате на вечный покой…
Жизнь – в бессмертии многообразия;
Не предложит гранате сапёр над рекой
Эвтаназии.
И лежать ей занозой в подкорке земной,
Всею мощью своей нерастраченной
До последнего слова, до встречи – со мной – Предназначенной…
* * *
Откопали и нас… Наконец-то…
Словно выпал счастливый билет:
Перебраться на должное место
На ближайшую тысячу лет.
Нам не верится, что откопали;
Вздёрнут дёрн, перевёрнут пейзаж…
Распознают ли только? – едва ли
Тайну выдаст разбитый блиндаж.
Правда, что полегли миллионы,
Но в статистике правда не вся.
Рассыпаются в прах медальоны,
Наши правды в песок унося…
Крест немецкий и орден советский –
Вот и всё, что осталось от нас…
Откопали и нас… Наконец-то…
Кем мы станем сегодня для вас?..
ЛЕДОХОД НА НЕВЕ
Ледовый панцирь сбрасывает Ладога –
В который раз пора оледенения
С её лица опять уходит надолго
В гремящей суете отъединения.
Где было поле ровное, единое,
Имперское, державно-монолитное –
Сообщество разноголосно-льдинное
В разорванности уз слезопролитное.
От каждой льдины слышно:
– Будь по-моему!.. –
И каждая ведёт себя по-разному…
Что б им вглядеться в новую промоину,
Где бездна неизведанности празднует:
Её безмолвье злобное, утробное –
Не вяжется с мальчишеским речением,
И каждая из льдин – плита надгробная,
Губительным подхвачена течением.
Теснясь и споря, входят в русло невское,
Под ними дно останками усеяно –
А сколько их и чьи они – известно нам,
Глядящим в небо разными Расеями.
Толкутся льдины – плиты наднемецкие,
Надрусские, надшведские, надобщие,
Надкраснозвёздные и надсоветские,
Уготовляя души к разнородщине.
Как люди – льдины. Каждая – в отдельности.
И жизнь любой – Вселенная безбрежная,
Пустынница безликой беспредельности…
Из праха – прах. Из капли – капля прежняя.
* * *
Я замёрз… Не могу отогреться…
Я прогреться никак не могу…
Холодами блокадного детства
Я оставлен на том берегу,
Где метели, по-прежнему воя,
Обречённую жертву ведут
На голодную смерть – без конвоя,
Обходя за редутом редут.
Я на том берегу, на блокадном,
Где по-прежнему лютый мороз…
На пространстве пустом, неоглядном
Льдом и инеем город оброс.
Я на том берегу, на котором
По живому метель голосит
И угаснувшей жизни повтором
Ни в аду, ни в раю не грозит.
Я замёрз… Не могу отогреться,
Хоть тепло и листва молода…
Ледниковым периодом сердца
Отзываются те холода.
* * *
Истекающий кровью глядит в облака кучевые;
Затухающим взором что ищет он за облаками?..
Истекающий речью всё ищет слова ключевые –
Уходящую жизнь заключить ключевыми словами.
Истекающий верой – гнездо потерявшая птица
На излёте закатного часа нелётной порою
Тоже ищет, к чему бы душой прислониться,
Но лететь невозможно, а солнце уже за горою.
Истекающий мыслью, свободный от веры и речи,
Ищет синее небо – как в детстве далёком такое,
Где бы облако с солнцем без противоречий,
И вокруг – тишина, и сознанье покоя – в покое.
* * *
Не бродить по травам росным,
Не плутать по их коврам –
Пестроцветным, медоносным,
Полевым, тонкоколосным,
По приземистым и рослым
И прохладным по утрам…
Не читать на небе синем
Тайных писем облаков, —
Их над нами проносили
Ветры с севера России…
Мы месили-колесили
Грязь окопами веков…
Не стучаться в дом родимый
Ночью зимней, летним днём –
Здесь, где месяц нелюдимый
Ходит целый, невредимый —
В три наката в пласт единый
Уложило нас огнём…
* * *
Ни тебя, ни меня не отыщет
Ни один поисковый отряд…
Старых сосен крепки корневища
И стволы красной медью горят.
Волей случая спаяны тем мы,
Что сроднил нас сраженья порыв;
Давят нас корневые системы
Всею мощью, как медленный взрыв:
Обвивая, как щупальцы спрута,
Наши соки безжалостно пьют…
Что там кроны о вспышках салюта? –
Не совместны война и салют.
Наших судеб слепые осколки
В купола поднебесья стучат,
От осколков и сосны, и ёлки
Чудодейственно смолоточат
И, о чудо, как в кинокартине,
Где за титрами близок конец,
Мы – противники – вечно едины
И единый над всеми Творец.
ПОБЕДА KNAUF
До недавнего времени существовал в Колпино комбинат, выпускавший строительные материалы. Носил комбинат гордое и великое имя «Победа» и успешной работой вполне оправ¬дывал его.
Но вот и до Колпино докатилась пере¬стройка и задела своим черным колесом «Победу». Новые хозяева — из Германии вместе с нашими назвали предприятие по-новому, а именно — ПОБЕДА KNAUF. Приставленное к «ПОБЕДЕ» немецкое KNAUF прилепилось справа и чуть ниже, давая понять, что оно здесь не главное, как бы в гостях и встать вровень с ПОБЕДОЙ не собирается. По-видимому, г-н КНАУФ (новый совладелец) — человек, не до конца распростившийся со скромностью. А мо¬жет быть, голос предка, поливавшего огнём кварталы Колпино шестьдесят лет тому назад, воззвал к совести своего потомка — трудно ска¬зать. Но что думают по этому поводу сами ра¬ботники комбината — и рабочие, и служащие — доподлинно известно. Известно также, что ду¬мают по этому поводу ветераны Великой Отече¬ственной войны…
Победа г-на КНАУФ над «ПОБЕДОЙ» и нашей общей Победой близка. И не только г-на КНАУФ.
Не кирпичной пылью красной
Здесь упитана земля,
Речью гневной, речью страстной
Расшумелись тополя,
Прислонившись кроной к кроне,
Словно в сговоре каком,
Или в тайной обороне
Ожидая бой с врагом.
У божественной святыни
Взор свободней и смелей,
Чем у выступившей ныне
Строчке блуда на стене.
Как в насмешку дням кровавым,
Отлетевшим в даль времён,
На стене ПОБЕДА KNAUF
Голубым горит огнём.
Не зелёным и не красным,
Никаким другим-иным:
Мирно-ласковым, прекрасным,
Безмятежно-голубым…
Я – и KNAUF. Третий – лишний…
Я – и надпись на стене…
Говорят, сегодня Ницше
Поднимается в цене…
Одичало ржавым ворсом
Травы с небом не в ладу,
Атакуемый вопросом,
Безответен, я иду.
А вопрос толкает драться
Или – в лестничный проём:
Как же так паскудно, братцы,
Мы Победу продаём?
Звуки траурного марша
Над могилами звучат.
Кирпичи, как пачки фарша,
В штабелях кровоточат.
Над Ижорой, по–над речкой
До сих пор руин не счесть…
Речь немецкая овечкой
Ходит нашу травку есть.
Щиплет травку вроде боком,
Сознавая, что в гостях –
Но пощипывает током
Дом, стоящий на костях:
В двадцати шагах отсюда
Спит Ижорский батальон,
И сигналит, словно зуммер,
Неистлевший медальон.
Медальонам счёт неведом?
Похоронкам счёт забыт?
В сочетании с Победой
Вводит KNAUF новый быт?..
В подворотне лает Жучка.
По реке плывёт топор.
В переводе KNAUF – «ручка»
Означало с давних пор…
Помнит горькое Победа,
Не укроет никуда –
Расстреляли людоеда
Здесь, на улице Труда…
Исстрадались в горе вдовы,
Смотрят в прошлое, назад,
Где ни дня без крови новой
Не держался сущий ад.
В царстве скверны и бедлама
Лишь осталось – позови! –
Стать прислугой в храме Хама –
Храма KNAUF-на-Крови…
Не случайно веет кровью
С наступающей грозой…
Ветеран поводит бровью –
Совладать бы со слезой…
Кто печаль его измерит,
Кто узнает по глазам?
Эх, Москва слезам не верит.
Питер верит ли слезам?!.
* * *
На розовом носу – очки того же цвета:
Оправа и винты, и дужки, и стекло;
На всём печать решений Розового Света –
Быть розовым во всём, пока не истекло
Быть розовым во всём отмеренное время;
Взор розовую розу в ризе криза зрит
И розоватость визы визави – не бремя,
Но ризеншнауцер так розово грозит.
Кто розов – резов тот. Визира зев изрезан,
За розовым штрихом – лишь розовый исход,
На розовом лугу гоняет Гитлер с Крезом
Песочные часы под розовый восход.
* * *
Михаилу Дудину
«Бронзовея, прямые, как совесть,
Смотрят старые сосны в закат»;
Каждый день — как отдельная повесть,
Каждый ствол — как отдельный солдат:
Знает место своё в обороне,
Прочен в деле, не резов в речах.
Серебрятся могучие кроны,
Утопая в закатных лучах.
Жала пуль и осколков в древесных
До поры затаились телах,
Что же ныне в ряды неуместных
Встали речи о ратных делах?..
Бередят засмолённые раны
Отнимая покой по ночам
И скрипят старики-ветераны,
Не спеша обращаться к врачам.
Что теперь о свинцовых привесках,
О довесках осколков стальных –
Бьётся новое время в подлесках,
Как в истерике, в ритмах шальных.
То ли хмари болотной завеса,
То ли мозглый холодный туман.
Обнимает подножие леса,
Наводя на деревья дурман…
Только в кронах всё резче суровость –
Их судьбы позади перекат…
«Бронзовея, прямые, как совесть,
Смотрят старые сосны в закат».
* * *
Имя Твоё в Интернете искать ли
ночами напрасно? –
В стоге душистого сена, где клевер,
люпин и ромашки
Корпоративно, подобно наградам –
за гробом – на красном –
Миссию выполнить смогут уже
без промашки, —
Там ли иголку искать, что внезапно
пронзит и беспечно
Сердце приколет в коллекции
к бархату неба…
В стоге созвездий искать ли тебя,
Неизвестный Навечно,
Где так заманчиво млечность
течёт в бесконечность?..
МЕЖ ХЛЕБОМ И ОГНЁМ
1.
На себя взглянуть издалека,
На себя сегодняшнего, вдруг
Призрачность блокадного пайка
Вспомнить полукружиями губ.
На себя взглянуть со стороны
И услышать сердцем позывной
Вечно нестареюшей страны –
Детства, опалённого войной.
На себя взглянуть из той ночи –
В комнате с зашторенным окном
Ты обогревался у свечи
С мыслями о хлебе об одном.
Помолчать у каменной плиты,
У которой меркнет белый свет.
Чистым снегом – белые цветы,
Чёрной тенью – даль блокадных лет.
2.
Холоден камень… Осенняя тишь
Может ли ранить?
Время, куда ты так быстро летишь,
Мучая память?
Город, припавший к плечу моему –
Друг и товарищ,
Вижу его распростёртым в дыму
Жадных пожарищ.
Слышу отчётливо в сердце своём
Стук метронома.
Общая доля – крещенье огнём
Отчего дома.
Как через щель смотровую в броне
Вижу дороги,
Город единственный, вечен во мне
Голос тревоги.
Нас укрывает от снайперских пуль
Дней уходящих
Памяти вечный и строгий патруль
В дне настоящем.
3.
Горят Бадаевские склады…
Теперь яснее с каждым днём:
И жизнь, и смерть в кольце блокады
Легли меж хлебом и огнём.
Вполнеба зарево. Гуляет
Огня и дыма грозный смерч.
Гудит неистово и знает:
Где он прошёл – всё прах и смерть.
Его не рвись утихомирить,
Не подходи к нему, не тронь!
Он – Властелин, в его крови ведь
Вселенский буйствует Огонь.
Всё злей безжалостные вспышки
Неукротимого огня…
На крыши, чердаки и вышки
Дежурить на исходе дня
Выходит, небо наблюдая,
Ещё без горечи утрат,
Готовность к бою обретая,
Притихший строго Ленинград.
4.
Я пройду у разбитого дома
По остывшим осколкам снаряда,
По листам обгоревшего тома,
Вдоль безрядья гостиного ряда…
Вот он, памятный тот переулок –
Горы наледи в снежных сугробах.
Метроном настороженно гулок
И на саночках – тело без гроба.
В этом городе храмов и рынков,
Площадей и квартир коммунальных
Дар последний – простая простынка
И заряд на шурфах погребальных.
5.
Когда приказ поднимет нас
По громкой связи, и тотчас
Взревут моторы –
Поймём без слов, что где-то зло
С огнём и дымом подползло –
И разговоры
Отставим в сторону – и в путь,
И вновь стучит тревога в грудь
И в сердце – пламя;
Сирен несдержанный язык
Уже срывается на крик,
И – пыль за нами.
Ещё спокойны до поры
Багры, стволы и топоры –
Но скоро, скоро
Стуча, скрежеща и звеня
Проникнут в логово огня
Сквозь все запоры.
Моих друзей суровый вид
Без слов о многом говорит:
Они видали,
Какой ценой кончают бой
В огонь летящие с тобой
Не за медали.
6.
Слог высокий подобен курантам,
Но, предвидя улыбку косую,
Проведу я к пожарным гидрантам,
Словно деву, поэму босую.
Там сигналом к извечной надежде
В добровольном и тягостном бденьи
Шум воды слышу снова, как прежде,
Разбивающейся при паденьи.
Это – дерзкий, решительный вызов,
Под напором из стендера* бьющий,
В хрупких сводах хрустальных карнизов
Нити жизни пропасть не дающий.
Не дойдут ослабевшие ноги
До реки, где кипящая прорубь.
До угла бы дойти без подмоги,
Да назад ещё столько – попробуй.
Ты – спаситель мой, стендер пожарный,
Часовой, не меняющий позы.
Ты один на округу, пожалуй,
Работящ и в такие морозы.
Подозрительно что-то затишье –
От налёта живём до обстрела.
Одинокий, упорно стоишь ты
Безбоязненно, гордо и смело.
Я к тебе подхожу осторожно –
Сколько, падая здесь, не вставало!
Без воды мне уйти невозможно,
Лишь бы сил возвратиться достало.
Сколько нам предстоит испытаний
В леденящих оковах блокады?
Бродит смерть, очумев от скитаний.
Людям – выстоять, вытерпеть надо.
*Стендер – пожарный гидрант, устана-вливался на улицах Ленинграда зимой в годы блокады для обеспечения населения
водой. (прим.автора)
7.
Вчера, послушные приказу,
К домам, охваченным огнём,
Не подбегали мы ни разу
В горящем городе своём.
Чернея окнами пустыми,
Дома корили нас с тобой:
Другие шли в дымы густые,
Шли в пекло, жертвуя собой.
Нас укорять отыщет повод
Не представляющий беды:
Что значит, если в лютый голод
Хлебозаводы без воды,
Когда коптилка еле светит,
Ни кошки в доме, хоть убей…
Сто двадцать пять… Но граммы эти
Получим мы из отрубей:
Во тьме притихшему заводу
Найдём – обязаны найти! –
Для продолженья жизни воду,
Иного нет у нас пути.
Давно пожар привычен глазу,
Но мы сражение с огнём
Отложим, чтобы по приказу
Хлеб выпекали завтра днём.
8.
Когда привычным взглядом
Окинешь мир вокруг
И дом знакомый с садом
Увидишь внове вдруг,
Заметишь украшений
Убористую вязь
Уловишь разрушений
И возрождений связь, –
Наверное, однажды
Поймёшь, что муравей,
Карабкаясь отважно,
Ждёт помощи твоей,
И на деревьях птахи
Глядят с надеждой вниз…
Но ты им – о рубахе
Предложишь свой каприс:
О той, что ближе к телу –
Родному, твоему,
А потому и телу
Ты верен одному:
Оно – твоя забота,
Бальзам от маеты,
А что там гибнет кто-то –
Так это ведь не ты;
Ты – сам себе начальник,
И маклер, и купец,
Болтающий молчальник,
Гуляющий скопец.
Но если воедино
Таких, как ты, собрать –
Светильник Аладдина
Задует ваша рать,
Померкнет светоч веры –
Куда, зачем плывём
В метаньях ноосферы
Меж хлебом и огнём…
9.
Всё сказано… И сказано – не всё,
А многое из сказанного – ложно.
Истории слепое колесо
Иным путём направить невозможно.
И чья вина, и объясненья чьи
Зачтутся там, в неведомых приделах,
Где прошлых жизней тонкие лучи –
Немое эхо помыслов и дела?
И там лучом когда-нибудь и я
Кружиться буду в сумрачной воронке.
А тайный смысл земного бытия
За гулом жизни спрячется в сторонке.
ЧИТАЯ ЮРИЯ ВОРОНОВА
Сердцем отойти давно бы надо
От блокадной стужи и тоски,
Только слово хлёсткое «блокада»
Вновь сжимает сердце как тиски.
Сколько в жизни новых впечатлений –
Впору всё прошедшее забыть,
В толчее средь новых поколений
Постараться современным быть,
Но опять идём, не зная броду,
Мы – своих невольники преград:
Горожанин рвётся к огороду,
Каждой грядке, как находке, рад.
И блокадным горожанам старым
Памятнее той поры слова,
Что всего с одной восьмой гектара
Хватит овощей семье сполна.
* * *
Все ли слезы ты выплакал, все ли
Расставанья слова произнес,
Листопада цветной карусели
Обещаниям веря всерьез?..
Сколько их, отлетевших на гибель –
Яркопестрые, лист за листом…
Все одно – на костре ли, на дыбе ль –
Лишь бы кто осенил их крестом.
Новый лист оторвался и глухо
На камнях распластался ничком –
В школе таинства вечного духа
Стало больше одним новичком.
И, как жизни последняя точка,
Словно кто дотянулся перстом –
Неразумная лопнула почка
Над лицо потерявшим листом.
ВСТРЕЧА
Здравствуй, старый дворик!..
Низкое окно…
Времени топорик
Вырубил давно
Розовых мечтаний
Многоцветный куст –
Щебня испытаний
Под ногами хруст.
Но в знакомой точке –
Замечает глаз:
Вновь подобьем кочки
Корень тронул пласт.
Свежего побега
Жёсткий бугорок —
Альфа и омега
Вечности дорог.
* * *
Пришёл, пропахший порохом и дымом…
На пепелище отчей стороны
Лишь стояки, взметнувшиеся дыбом,
Встречали победителя с войны.
Шептали травы горестно и нежно:
– Мы долго ждали, ты не приходил…
Последняя опора и надежда,
На всё село остался ты один…
Солдат ответил:
– К отчему порогу
Стремились мы сквозь пламя этих лет,
Да многим на обратную дорогу
Победа не оставила билет…
* * *
Победа — за нами, а мы – впереди,
Её утеряли из виду.
Мы жизни свои не жалели: – Приди!.. –
Пришла – и не скроет обиду.
За громким застольем, за блеском наград,
За верным – по сути – реченьем
Она угадала: великий парад –
Сигнал для её отреченья.
Не грезила царственным троном она,
Но слишком гремели литавры…
Победа – за нами, и значит, война
Чужие присвоила лавры…
* * *
По своей Петроградской родной стороне
Я нередко бреду иностранцем:
Здесь так многое внове, как будто во вне
Жил я, выброшен протуберанцем.
Но своей Петроградской родной стороне
Буду верен до крайнего срока:
Наши связаны судьбы родством по войне,
Мы едины единым истоком.
Тот исток — как зарок, как закон, как порог,
От него в наше завтра дороги:
«До» – истоку название. Русский предлог –
До войны… До беды… До тревоги…
Вот ещё незнакомый я вижу фасад,
Появившийся старого возле.
Память к «До» меня тянет упорно назад,
А фасад снова тянет к «После»…
ЭХО БЛОКАДЫ
Всё бы он убегал, всё бы ехал,
Всё бы мысленно мчался вперёд,
Только детства блокадного эхо
Убежать от себя не даёт:
Вместе с летним раскатистым громом
Пробуждаясь, стремится за ним –
За каким оно прячется домом,
За подъездом притихло каким?
Подгоняющий белые ночи
В тёмный морок осенних дождей,
Он голодную зиму пророчит
Вопреки завереньям вождей.
Верный памяти злой, безотрадной,
Выбираясь на Невский порой,
Повинуясь привычке блокадной,
Безопасной бредёт стороной…
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Баю-баюшки-баю,
Твой отец убит в бою
И не ведает о том,
Как от горя чёрен дом,
Как на мир глядит едва
Неутешная вдова,
Как ей тошно всё вокруг,
Дело валится из рук.
Не даёт житья малец:
– Что не едет наш отец?
И ответить не легко,
Что он слишком далеко:
Ближе Солнце и Луна,
Чем отцовская страна –
Во чужом лежит краю,
А душа его в раю.
Твёрд и холоден гранит
И звезда над ним горит:
– Ты меня не забывай…
Баю-баюшки-бай-бай.
Знать, за то и мне дана
Ледяная седина,
Что сынок убит в бою…
Баю-баюшки-баю.
МЕДАЛЬ «ЗА ПОБЕДУ НАД ФАШИСТСКОЙ ГЕРМАНИЕЙ»
Наше дело правое,
Победа будет за нами –
И, вторя шагам:
Нами… нам… ам..!
Профиль усатый клацает
На габардиновом лацкане
В такт шагам:
Нами… нам… ам!..
Народов вождь и учитель
Знает цену словам;
Громче, медали, стучите:
Нами… нам… ам!..
Клацает профиль усатый,
Как бы не сбиться с ноги –
Разве не видишь и сам ты:
Всюду – враги!
Но – наше дело правое,
Победа будет за нами –
И, вторя шагам:
Нами… ами… ам!..
* * *
Герману Гоппе
Надежд слепая круговерть
Коснувшись вскользь, промчится мимо…
Непоправима только смерть,
Всё остальное – поправимо.
Непоправим бросок в висок
Свинца на тонкой струйке дыма,
Непоправим на волосок –
Всё остальное – поправимо.
Всё поправимо… Пыль и прах
Избудут униженье Рима:
Державный гнёт и рабский страх,
И остальное – поправимо.
К пещере каменной пыля
В скале, пробитой караимом,
Телег кривая колея
И в наше время поправима.
Всё поправимо до черты,
До планки, поднятой тобою,
До той поры, пока что ты
Не утерял готовность к бою.
Когда же, смертью смерть поправ
И дела светлого во имя
Ты прорастёшь средь буйных трав,
Неповторим непоправимо,
Души беспечный мотылёк
Вспорхнёт с ладони серафима
И новой жизни уголёк
Займётся вновь необоримо
И кто-нибудь с душой твоей,
Как с телевизором в прокате,
Начнёт отсчёты новых дней
И так же жизнь свою прокатит –
И, может быть, поймёт, дыша
Перед концом неумолимым –
Неповторима лишь душа,
Лишь смерть души непоправима.
У КНИЖНОЙ ПОЛКИ
На книжной полке, выстроившись в ряд,
Стоят тома — юнцы и раритеты,
Одни — лучами славы не задеты,
Тома другие, как авторитеты,
В её лучах уверенно парят.
Стоят, прижавшись плотно, к тому том:
В лицо друг другу жарко дышат строки —
Добра и зла открытые уроки,
Где в споре с добродетелью пороки,
Но — не о том хотел я, не о том.
Вальяжности томам не занимать…
Лелеемы в спокойствии и холе,
Они, иной не представляя доли,
Обречены в пожизненной неволе
Хвалам гостей услужливо внимать.
Томам в укор и в назиданье им,
Способным зависти слезу из гостя выжать,
Карманного формата пара книжиц,
Сумевшая каким-то чудом выжить,
Стоит поодаль, чуждая другим:
Характер их солдатский узнаю:
По почерку, по слову, по одежде —
И жажда жизни та же в них, что прежде,
Презренье то же к снобу и невежде,
Решимость та же выстоять в бою;
Огнём и порохом пропахли связки слов,
Сверкают сталью в книжном полумраке;
И, каждый миг готовые к атаке,
Ждут в напряженье танковые траки,
Как ждали боя Дудин и Орлов.
Раскаты грома бродят по строкам —
Опасным, словно тропы в поле минном:
Ещё строфа — и снова взрыв лавинный
В ночной тиши при чтенье прикаминном,
И снова память бьёт по старикам…
Как знать, на полке выстроившись в ряд,
Блистали бы сегодня раритеты,
Когда бы не в солдатское одеты
Те, что поодаль от других стоят?..
* * *
Не буди меня, птица, не надо,
Витражи хрупких снов не топчи.
Бисер строк за окошком – привада
Для звезды, заплутавшей в ночи.
Что тебе эти письма чужие?
Голос чувств отзвенел и угас.
Так зачем твои крылья большие
Бьют стекло в этот утренний час?
О, какая упорная птица –
Все стучит и стучит в тишине.
Или вестью какой поделиться
Прилетела сегодня ко мне?
Тайн природы не ведомы лица,
День грядущий – за утренней мглой…
Вот бы так же когда-нибудь птица
В дом стучала, покинутый мной.
* * *
Учебники, прочитанные мной,
Усваивались поздно или рано,
Но тот, что называется войной,
Осмысливал я по отцовским ранам,
По надписям, кричавшим со стены,
Меня и мать пугавшим ежечасно:
«При артобстреле сторона опасна», —
Читали мы в учебнике войны.
Была ли где спокойной сторона,
Когда на каждой раме — белый пластырь,
А по проулкам бродит смерть, как пастырь,
И новых жертв бормочет имена…
Учебники, прочитанные мной,
Дышали созиданьем и свободой —
Но варварству и смерти был в угоду
Учебник, называемый войной…
Учебник, называемый войной…
Я проходил последнюю страницу
По лицам тех — стремившихся в столицу,
Мечтавших ниц повергнуть город мой;
Я помню их: вполроста над стеной —
С линейкой, мастерком и ватерпасом
Пленённые герои «высшей расы»
Стояли в пыльных френчах предо мной:
Они латали бреши пустырей —
Песок с цементом был намешан густо…
Пленённые потомки Заратустры
Ковали возвращение на Рейн…
Учебники, прочитанные мной,
Стареют, как и всё стареет в мире,
Но сталью может зазвучать и лира
И прозвучать набатом над войной.
* * *
Что в криках твоих, беспокойная птица?..–
И бьешься, и стонешь всю ночь напролет.
Давно за плечами осталась граница,
Пора бы забыть перелет.
Никто не остался на дальней чужбине,
Никто не погиб, не пропал, не отстал –
Так что же тебя беспокоит доныне,
Какая изводит тоска?
Чутьём материнским ты слышишь, быть может,
Сигнал приближения часа потерь…
И мирная ночь все сильнее тревожит
Несчастную птицу теперь.
Гнездо и семейство пока еще целы,
Свободы и пищи хватает пока,
Но чья-то рука протирает прицелы
И гладит приклада бока.
Яснее видны боевые зарницы
За дальним приделом в преддверии дня.
И бьется всю ночь беспокойная птица,
И сон покидает меня.
СОСНЫ
Так быстро дни летят за днями,
А всё забыть я не могу:
Стихией вырванный с корнями,
Лежал сосняк на берегу.
Горел закат над полем брани –
Событий горестных причал
Весь искорежен, весь изранен,
Неузнаваемый, молчал.
А там, за мёртвыми стволами,
Не отводя от павших взор,
Стоял, не сломленный ветрами,
Спасённый бор.
* * *
Эти взгляды скорбные пойму —
Каждый взгляд в душе тревогу множит:
Поколенье вынесших войну
На коленях славный путь итожит;
И, взывая к милости Христа,
Всё поклон творит неутомимо,
Осенив знамением креста
Толпы, проносящиеся мимо.
Помнит свет победного огня —
Пела жизнь, вином алела скатерть…
Скорбным духом обдаёт меня
Эта нескончаемая паперть.
Не под грузом боевых наград
Поколение свои сгибает спины;
Дней позора Родины парад –
Действия замедленного мины.
* * *
Я в прошлой жизни был, наверно, птицей:
Кому еще из живности дано
За облака безудержно стремиться
От суеты, наскучившей давно?
За облака, где бродит разряженье
И каждой клетке обновляет кровь
Неутомимым вирусом движенья,
Ежевесенне поражая вновь.
Тогда сопротивление нелепо!
Как жертву у судьбы на поводу,
Меня опять заманивает небо,
И нетерпенье гложет на ходу.
И там границы драмы и бурлеска
Теряются в бескрайности красот,
Но только жизни нищеты и блеска
Не различить с заоблачных высот.
В ЛУННУЮ НОЧЬ
Вновь тайны сокрытой полна,
Раскинулась полночь тревожно;
Тишком, воровато, острожно
С оглядкой крадётся Луна:
Какую бы душу поймать,
Извлечь, как занозу, из тела,
Под скальпелем мысли понять,
Чего она в жизни хотела…
Нигде не оставит следов
Луны запылённый протектор,
Но шарить повсюду готов
Лучей отражённых прожектор:
Земле под его колпаком
В безоблачной шири не спится,
В бессоннице трут кулаком
Деревья густые ресницы.
Предчувствий безрадостных зуд
Всех сущих грызёт с постоянством.
И чёрные мысли ползут,
Собой заполняя пространство.
СТАРЫЕ ГАЗЕТЫ
Разбираю старые газеты,
Вспоминаю давние задачи –
Новые сейчас на них ответы,
Словно и не может быть иначе.
Видно, время проявляет свойство
Суть момента прикрывать руками.
Снова в ясный полдень беспокойство
Серыми находит облаками.
НАД НЕВОЙ
Вы – на том берегу… На этом – мы…
Наблюдая Невы течение,
Невозможно не быть поэтами,
От обычного в отречении.
Наших зданий фасады пышными
Лишь безумный назвать осмелится…
Стали кони со львами – лишними,
Шпили с портиками – безделицей.
Только зря ли с петровским ботиком
В играх тешились волны невские?..
Язычки их, острее кортика,
Подбивали на мысли дерзкие,
Молодых завлекая бликами,
Обещаниями-вспышками;
В Петербурге не стать великими –
Преднамеренно стать лишними.
В отречении от обычного,
Устремлённые в выси Горние,
Примеряем своё личное
На всевечное, на просторное.
Поясок экватора тесен нам:
В бесконечность полёт мыслится,
Прорастая строкой песенной,
Проплывая вид;ньем близ лица.
Без микробов плывёт, без вирусов
В запредельщину допапирусов,
Мнимолётностью плюсов-минусов
Игнорируя шкалы-лимбусы.
За вид;ньем плывут вид;ния,
Искажающие в;дение
Всей истории поведения
Провид;ния и пров;дения.
Нет, не пусту быть граду: попросту
Над Невой силуэты рвутся ввысь,
Подминая ковры возраста
Там, где правили волк да рысь.
ЦВЕТЫ НА КАМНЕ
Светлой памяти моей матери –
Милицы Владимировны Тржцинской
1.
Над тобой уже не властно время –
Ни сединок новых, ни морщин.
Мне ж нести несуетное бремя
Истомивших сердце годовщин.
Для тебя все в прошлом… Я листаю
Жизнь твою как том календаря,
И событий пестрокрылых стаю
Высветляет памяти заря.
И, незримой связанные нитью,
За пределом видимости, мы
Вновь спешим друг к другу по наитью
Через версты непроглядной тьмы.
Пребываем в разных измереньях,
На частотах разных говорим,
И над миром вечного забвенья
Каждый – по раздельности – парим.
2.
Жгу костер в этот памятный час –
Пусть он станет огнем ритуала:
В этот час ты покинула нас,
В этот час тебя с нами не стало.
Так с языческих давних времен
Поминали костром уходящих,
Только я буду с этим огнем
Не в прошедшем с тобой – в настоящем.
Будем мы этой ночью одни,
И души твоей белая птица
На мои отзовется огни
И вблизи от меня приземлится.
Синий дым, черный год, серый свет,
Задремавших садов многоцветье…
В кровь изранена в терниях лет
Безотчетная вера в бессмертье.
3.
Когда на дальних перекрестках
Внегалактических дорог
В обличье новом, в звездных блестках
Земной забывшие порог,
Друг друга мы однажды встретим
В ушедшем сонмище людском –
Как нашу встречу мы отметим
В пространстве вечном и пустом?
Быть может, в новые сосуды
Мы души наши перельем
И новый круг житейских буден
Прочертим заново вдвоем?
И, как уже бывало с нами,
В какой-то перекрестный час,
Перемежая явь со снами,
Пронзят воспоминанья нас,
И станут сердце