Он долго растравлял любовный трепет под
 Сутаной черною и руки тер в перчатках,
 Метался и желтел, беззубый скаля рот,
 Пускал слюну тайком и жил в мечтаньях сладких.
— Молитесь, братие… — Но дерзкий сорванец
 Взял за ухо его движеньем беззаботным
 И, мрачно выругавшись, разодрал вконец
 Сутану черную на этом теле потном.
Возмездье! Сорвана одежда с подлеца,
 Прощенные грехи с начала до конца
 Ханжа, как четки, перебрал в уме и, бледен,
Готов был выстоять еще хоть сто обеден.
 Но человек забрал все, чем силен монах,
 И с головы до пят Тартюф остался наг.